Глиняный колосс. Станислав Смакотин

юнец, наполовину высунувшись из извозчичьей двуколки, продолжает орать:

      – …Подошел… Так, голубчик! Взял чемодан, отнес к причалу… Да осторожней, скотина, не то зубы вышибу, стервецу… – Высокий матрос молча берет чемодан из забитого багажного отделения. Лишь желваки на хмуром лице живут своей, отдельной от хозяина жизнью. Парень – из прислуги двенадцатидюймового орудия, хорошо его помню по походу. Смотрю на Кульнева – тот, оставив ушко дамы в покое, также наблюдает за происходящим.

      М-да… А после еще удивляются: откуда бунты на «Потемкине» да восстания по России-матушке?

      Мичман меж тем никак не угомонится:

      – …Вот же, тварь бесхребетная… Иди сюда!.. Я кому говорил: осторожней, гад?.. Получи леща!.. – Сделав широкий размах и не рассчитав равновесия, он позорно вываливается из повозки прямиком в уличную пыль.

      Не сговариваясь, мы с Кульневым тут же оказываемся рядом:

      – Разойтись… Десять шагов назад, быстро! – Младший артиллерист лишь едва кивает матросам. Пространство вокруг мгновенно пустеет.

      – А чего тако… – пытаясь подняться, развязно мычит жертва Бахуса. Наконец, с трудом сев, выкатывает глаза на нас: – Коллеги, приветс…

      – Значит, слушайте меня, господин мичман… – Кульнев едва сдерживается, присаживаясь на корточки. – Вы на «Суворов»? – Тихий голос не сулит ничего хорошего.

      – Да, а что, собст…

      – Вы позорите мундир своим поведением, мичман… И нам вы пока – не коллега! – Кулаки его сжимаются. – Еще слово матросам – и я за себя не… – Кульнев не договаривает.

      Поразительно видеть, как человек трезвеет на глазах. Только что перед тобой кривлялось пьяное быдло, а вот на тебе: уже стоит на ногах вполне офицер, почти как настоящий:

      – Господа, я…

      – Что – вы?.. Пьяны и ведете себя отвратительно! Должны извозчику?

      – Нет…

      Кульнев оборачивается:

      – Бабухин и Сакулин! Сгрузить вещи его благородия… Погрузите на катер, на корабле снесете в каюту… – совсем уже тихо добавляет он.

      Когда на задке коляски остается одна-единственная продолговатая коробка, меня будто кто ударяет по голове:

      – Стой! Оставь… Я сам! – Тот, что Бабухин, отходит в сторону, пожав плечами. Быстро делаю несколько шагов назад, обходя повозку с нужного ракурса. Точно! Она самая! Лишь полотнища не хватает… Алого, для антуражу! И как я сразу не догадался?

      Уже усаживаясь в катер, я бормочу про себя лишь одно несложное слово, состоящее из трех слогов и такое знакомое по детству: «Та-чан-ка!..»

      Крест номер три мне поставить негде, ибо в катере царит образцовая чистота. Да он уже и не нужен.

      Поразительно, но сегодня точно мой день! Не успевает катер подвалить к трапу броненосца, а я ступить на палубу, как меня останавливает зычный голос:

      – Ваше благородие?

      Все та же ординарская громадина, что под видом Маланьи утром измывалась над моей дверью.

      – ???

      Опять