Глиняный колосс. Станислав Смакотин

армии. Не абы что, конечно, но и не мелочь. Учитывая, что всего их в ней – около трехсот единиц. И это на весь фронт… Скряга Рожественский все-таки оставил по два на «бородинцах» с «Ослябей». Пообещав к вечеру сегодняшнего дня дополнить недостающее количество с флотских складов.

      «Что поделаешь, война есть война!..» – закрывая за мной дверь и явно скрипя сердцем, с глубоким вздохом напутствовал меня адмирал.

      Прежде чем направиться к берегу, катер подваливает к «Бородину». Лихо, с первого раза причалив к трапу. Матрос-посыльный из новеньких, не умеющий читать, долго не может уяснить, что это именно «Бородино». Смешно мигая глазами и все выспрашивая у товарищей:

      – А точно оно? Братцы? Не обманете?

      – Не знаем, не знаем… А ну как «Микаса»?.. – ржут в пять глоток отпущенные на берег.

      – Что еще за «Микаса» такая? – менжуется тот. – Не слыхал…

      – А ты в воду нырни, поинтересуйся там!

      Устав наконец наблюдать за комедией, я вмешиваюсь:

      – «Бородино», «Бородино»… И чтоб духу твоего здесь…

      Пока тот неловко перелазит на броненосец, в катер легко запрыгивает молодой офицер. С ходу пожимая мне руку:

      – Мичман Цивинский… Евгений Генрихович! На берег?

      – Туда… Смирнов, Вячеслав Викторович!

      – А весна нынче… – Цивинский тут же поворачивается к воде, подставляя улыбающееся лицо соленому ветру. – Представляете, был у нас весной такой случай в губернии… Я сам из Калужской… Вы?

      – Из Томской…

      – Эка вас занесло! Впрочем, вам-то как раз и ближе к дому! – Безмятежный смех. – Ну, так рассказываю…

      Я почти не слушаю, что тараторит этот парень. На лице которого светится беззаботная улыбка всей полноты жизни. Взгляд не отрывается от черной громадины удаляющегося корабля, чье название золотыми буквами на борту относит к наполеоновским войнам. Корабля, ставшего одной из жутких трагедий Цусимского избиения. В живых с которого в моей истории остался лишь один-единственный матрос…

      Зябкие мурашки пробегают по спине.

      И ты, юный, радующийся сейчас весеннему ветру мичман Цивинский, как и весь твой экипаж, несете в том времени свою вечную, страшную вахту на холодном дне Корейского пролива…

      – …Искали всем городом! А он, губернатор, спьяну и позабыл, как зовут, представляете?

      Я с трудом выдавливаю улыбку. Тот, не замечая, уже рассказывает что-то другое…

      Нет, не зря я все же нахожусь здесь! Раз такие вот молодые парни все-таки добрались до родных, столь желанных ими берегов. То ли еще будет впереди, Слава. Держись крепче!

      Короткие сборы нельзя даже назвать таковыми, ибо вещей у меня здесь – почти нет. Небольшой чемоданишко, купленный в торговой лавке, почти пуст: несколько смен белья, бритвенный прибор, подаренный Матавкиным, пара сорочек… Вот и все добро.

      Ничего не забыл? Хлопаю по карманам. В нагрудном надежно спрятано новенькое удостоверение поручика по адмиралтейству, приписанного к штабу Второй Тихоокеанской