Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник). Тахира Мафи

столике. – Поесть тебе принес.

      Воспользовавшись возможностью, сажусь и оглядываюсь. Я лежу на кровати, покрытой парчой, золотой с бордовым, будто запекшаяся кровь. Пол устлан мягким дорогим ковром цвета летнего заката. В комнате тепло. Она не больше моей, с обычной здешней меблировкой – кровать, гардероб, тумбочки, огромная хрустальная люстра. Единственная разница – здесь есть вторая дверь, а на угловом столике горит свеча. Не видев живого пламени так давно, что потеряла счет времени, я подавила желание поднести руку к свече и потрогать пламя.

      Выпрямляюсь, не касаясь спиной подушек, сделав вид, что мне неудобно.

      – Где я?

      Уорнер, подойдя с тарелкой хлеба и сыра в одной руке и стаканом воды в другой, оглядывается, словно видит комнату впервые.

      – Это моя спальня.

      Если бы голова так не раскалывалась, я бы кинулась бежать.

      – Отведи меня в мою комнату. Я не хочу тут находиться.

      – Однако ты здесь. – Он садится в ногах кровати, в нескольких футах от меня, и пододвигает мне тарелку. – Пить хочешь?

      Оттого ли, что не могу мыслить связно, или от смущения, но я пытаюсь увязать полярные настроения Уорнера. Вот он протягивает мне стакан воды, хотя только что вынудил устроить пытку невинному человеку. Подношу руки к глазам и разглядываю пальцы, словно впервые их вижу.

      – Не понимаю.

      Наклонив голову набок, он смотрит на меня так, словно я случайно получила серьезную травму.

      – Я спрашиваю, пить хочешь? Разве это сложно понять? – Пауза. – На, выпей.

      Беру стакан, смотрю на него, перевожу взгляд на Уорнера, потом на стены.

      Наверное, я сошла с ума.

      Уорнер громко вздыхает.

      – С тобой случился обморок. По-моему, тебе надо поесть, хоть я и не врач. – Он помолчал. – Слишком много напряжения в первый день. Это моя ошибка.

      – Почему ты обо мне так заботишься?

      Его удивление поразило меня.

      – Потому что ты мне небезразлична, – отвечает он.

      – Небезразлична? – Онемение тела понемногу отступает. Давление растет, гнев прорывается в сознание. – Из-за тебя я чуть не убила Дженкинса!

      – Но не убила же…

      – Меня били твои солдаты! Ты держишь меня здесь, как заключенную! Угрожаешь мне смертью! Не даешь никакой свободы и утверждаешь, что я тебе небезразлична? – Я едва не выплескиваю воду из стакана ему в лицо. – Ты чудовище!

      Уорнер отворачивается – мне виден только его профиль, сжимает руки, словно размышляет, касается губ.

      – Я только пытаюсь тебе помочь.

      – Ложь.

      Он задумчиво кивнул:

      – Да, большую часть времени – да.

      – Я не хочу здесь оставаться, не хочу быть твоим экспериментом. Отпусти меня!

      – Нет. – Он встал. – Боюсь, этого я не могу сделать.

      – Почему?

      – Потому что не могу. Мне… – Он потянул перчатки за пальцы, кашлянул и зачем-то посмотрел на потолок. – Ты мне нужна.

      – Чтобы убивать людей?

      Он ответил не сразу. Подойдя к свече, он стянул перчатку и пошевелил пламя голыми пальцами.

      – Знаешь,