Скажи мне. Анна Вячеславовна Колесникова

догоняешь. Ты. Мне. Нужна. Это понятно?

      Я кивнула.

      – Отлично. Мне плевать на твоих родителей, дедушек, бабушек, и так далее по списку. Мне плевать, если у тебя есть любимый мальчик, за которого ты хочешь выйти замуж. Я всё для тебя сделаю, если ты будешь со мной. Всё. Королевой будешь. Это ты понимаешь?

      – Я тебя не хочу. Ни видеть не хочу, ни слышать. Отпусти меня.

      – Только сейчас это поняла, да? До этого нормально было?

      – И до этого понимала. Только ты не понимаешь. Мне ничего не нужно. Ты мне не нужен. – Голос уже начинал сбиваться, а Марат сдавливал моё лицо всё сильнее. – Мне неприятен и ты, и твои подарки. Я не хочу всего этого. Не хочу!

      Уже ногтями раздирала кожу на его руках, а Марат даже не скривился. Потом вдруг резко отпустил меня, так, что я даже пошатнулась, едва не упала с высокого крыльца. На пару шагов отступила и только сейчас поняла, что у меня шея огнём горит. Пока большие пальцы моё лицо сдавливали, все остальные дыхание перекрывали, передавливая шею. Тут же эти места потёрла, успокаиваясь. А он смотрит на всё это отстранённо и нет жалости, только злость, бешенство. Потом равнодушно улыбнулся, проверил, не стоит ли кто под дверью. Плотнее её прикрыл. Снова ко мне шагнул, а я отступила, он засмеялся.

      – В общем так, красавица, объясняю один раз. Сейчас я ухожу, а ты подумай. Хорошо подумай. – Проговорил с нажимом, чтобы я наверняка знала, какое решение нужно принимать. – А завтра вернусь и хочу услышать твой положительный ответ.

      – Ты его не услышишь.

      – Не перебивай. – Рыкнул и я смолкла.

      – Всё равно со мной будешь, хочешь или нет. И я не отпущу. Потому что своего никогда не отпускаю.

      Сразу после этих слов вышел, толкнув дверь ногой, а я осталась. Хоть следом беги, так противно. Меня не пугали его угрозы, чёрт, я мазохистка наверно, но мне нравилось это давление. Мне хотелось, чтобы меня так любили. И даже понимание того, что это чувства собственника, не позволяли одуматься. И его я понимала, оправдывала, потому что хотела оправдать. И общества его хотела избежать только для того, чтобы не сорваться. Пусть лучше заставит, только не эта пустота, не эта неопределённость. За меня никто и никогда не сражался, я не знаю, что им двигает в действительности, но завожусь только от одной мысли, что можно так желать чего-то. Он сильный, он уверенный, он красивый и такой… такой мой, для меня. Не правильно это… и чувства мои неправильные. Милютин постарался, да, наверняка он. Как это грамотно назвать? Психологическая травма? Теперь другого обращения и не хочу, так? Марат любит, хочет, а я не могу ответить тем же, потому что мама дороже, потому что сын – это моя жизнь. А Марату нужна я. Могла ведь всё объяснить, только, боюсь, не поймёт. Не тот он человек, чтобы входить в положение, и мне это не подходит. Почему-то не верилось, что свои угрозы воплотит в жизнь, не посмеет, казалось, что что-то значу, хотя, с чего бы… Ясно ведь дал понять чего хочет и зачем. Не знаю, но для меня этот человек так и остался в другом свете.

      В зал вернулась сама не своя. Никто ничего не понял, но и спрашивать не решались. А потом Геннадьевич