Красная пара. Юзеф Крашевский

нежный, ладный молодой человек.

      При виде Абрамовича, который стоял, приняв выражение застывшей и неподвижной мумии, улыбающийся полковник остановился и, не говоря ни слова, ждал как бы вспышки радости с его стороны. Однако он грубо его разочаровал, так как Абрамович сделал кислую мину, почти испуганную, и ждал официального приветствия, которое ему следовало. Полковник, видно, не глупый человек, догадался, чем это светит, изменил выражение лица, скрыл неудовлетворение от разочарования, которое испытал, и, приняв покорнейшую личину, приблизился, не как к бывшему товарищу по оружию, но как к видному николаевскому сановнику.

      – Господин генерал, – сказал он с великим смирением и вынужденной вежливостью, которой хотел заплатить за первую свою неудачную физиономию. – Пусть мне будет разрешено после долгих лет как подчинённому и товарищу по оружию напомнить о себе.

      – Да! Я сразу вас припомнил, когда мне фамилию назвали, звали вас в полку картечью?

      – Милый Боже! Что же у вас за память, господин генерал! Ей-Богу, столько лет!

      – Ну, садитесь же, – сказал генерал холодно, но вежливо.

      – Сперва буду иметь счастье господину генералу моего единственного сына представить.

      Мальчик низко поклонился.

      – Прекрасный мальчик, а почему вы не отдаёте его в войско?

      – Ах! Потому что его мать выхолела в неженку, хрупкого здоровья; если бы ему пришлось переносить то, что мы перенесли, дьяволы бы его взяли.

      – А что думаете с ним делать?

      – Вот именно за тем я привёз его сюда, закончив обучение, чтобы пообтёрся в городе и к гражданской службе приложил руку. Помещу его в Кредитном обществе или куда-нибудь в бюро, а поскольку он должен остаться в городе, я хотел его рекомендовать взглядам и опеке господина генерала.

      Генерал посмотрел исподлобья на мальчика, взял понюшку, сперва ничего не отвечал.

      – А где он получил образование? – сказал он потом.

      – Окончил школу на родине, немного потом путешествовал, – сказал тише полковник.

      Последние слова тучей явно заволокли чело Абрамовича. В эти времена, когда хотели китайской стеной отделить Польшу от Европы, когда паспорта были обложены огромным налогом, а выезд молодёжи полностью запрещен, каждый, что вдыхал воздух, не насыщенный московским дёгтем, был уже сразу в сильном подозрении. В их убеждении из заграницы приходило всё плохое, плохие книжки, плохие принципы, плохая несдержанность, плохая цивилизация – всё хорошее и благословенное родилось и текло из России. Юноша, несмотря на свой скромный вид, выдался уже Абрамовичу подозрительным; будучи где-то за границей, он мог прочитать какую-нибудь запрещённую книжку и потерять уважение, которым был почти обязан власти, генерал даже не утаил своей мысли.

      – Зачем же вы его высылали за границу? Вы знаете, что эта молодёжь оттуда привозит?

      – Но за своего сына я ручаюсь, – живо подхватил полковник, который чуть не упал со стула, желая выразительным