Зелёный велосипед на зелёной лужайке. Лариса Румарчук

был бревенчатый, с длинным глухим забором. Доски в заборе пригнаны так плотно, что ни щелочки. А у калитки росла бузина, несъедобная, волчья ягода. Но какая же она волчья, если такая красная и веселая? Когда она цвела, дом выглядел менее мрачным. На ночь закрывались ставни, что очень забавляло меня и Элю. Сначала ставни закрывала бабушка, потом разрешила мне. В комнате становилось так темно, что я все время опаздывала в школу: думала, еще ночь. А потом научилась узнавать утро по просвету в круглой дырке, куда вставляли болт.

      Училась я в старой деревянной школе, низкой и длинной, похожей на барак. А как раз напротив нашего дома, через дорогу, стояло великолепное здание, каменное, в четыре этажа, с огромными окнами.

      – Это школа, – сказала мне какая-то женщина, когда мы стояли у водокачки.

      – Школа? – удивилась я. – Вот так раз. А почему же в ней не учатся?

      – Там сейчас госпиталь, – грустно пояснила женщина и добавила, поправив платок: – Перед самой войной построили. Только собирались открыть.

      …Однажды к нам лезли воры. Кто-то ломился в дверь и кричал глухо:

      – Нюрка, открой, дура!

      Мы были дома одни: сосед куда-то ушел. И бабушка сказала дрожащим голосом:

      – Никакой Нюрки здесь нет. Дома только я, больная женщина, и двое детей.

      Стук прекратился. Наверное, воры удалились на совещание. Бабушка несколько раз подходила к дверям и прикладывала ухо.

      Потом в дверь снова забарабанили.

      – Нюрка – это их хитрость, – сообразила бабушка, – это они для отвода глаз придумали.

      Она влезла на табуретку и, высунув голову в форточку (наши окна выходили на улицу, и довольно людную), стала окликать прохожих.

      – Будьте добры, – говорила она, – вызовите, пожалуйста, милицию, а то к нам лезут воры.

      Какой-то мужчина захохотал. Какая-то женщина завела разговор с бабушкой.

      – Боже мой, – говорила она, – какое страшное время. И вы действительно одни дома? Напасть на старую женщину с больными детьми (с чего она взяла, что мы больные?)… Разве это могло быть в прежние времена (какие прежние? До войны? Или в царские?)… Храни вас бог! – И женщина удалилась.

      Наконец кто-то все-таки вызвал милицию.

      Мы долго не открывали: боялись, а вдруг это воры придумали новую хитрость – выдают себя за милицию. В конце концов, после долгих переговоров, открыли.

      – Hу, что здесь происходит? – спросил толстый милиционер.

      Их пришло двое, плотных, важных, величественных. Один вел на привязи овчарку.

      – Собачка! Маленькая… – запричитала Эля и – ой! – отскочила, потому что собака ощетинилась.

      Милиционеры, конечно, никого не поймали, потому что воры уже убежали.

      Нам жилось трудно. От мамы почему-то не было ни писем, ни денег. Пенсии за отца не хватало. И бабушка вдруг вспомнила, что в юности она прекрасно рисовала и даже в гимназии получила приз за лучший рисунок. Только что рисовать и на чем? Бабушка думала и наконец придумала. Она купила в аптеке детскую клеенку, вырезала из бумаги трафарет… Так появились детские коврики