Невесомый мой паланкин. Соэль Витальевич Карцев

тираны, генсеки, князья,—

      всё лишь мы, познающие снова оттенки  "нельзя" —

      бутафория просто.

      ***

        Река жизни

          Посвящается Марине Цветаевой…

      Вернёшься ты из этой долгой муки,

      Меж небом и землёй!

      Растопит луч литые льды разлуки —

      Безжалостной зимой.

      Грядёт поток надежды и спасенья,

      Отступит суета.

      Ты будешь жить среди стеблей растений

      – Прожилками листа!

      Ты не уйдёшь, и в этом вихре вечном

      Пусть бархатом дождя

      Коснёшься нас на перекрёстке Млечном,

      Как берега – ладья.

      Изящная, как лань, в движеньи чутком,

      Наивна и чиста,

      Приведшая свободною минуткой,

      В знакомые места.

      Дубравы шум и птичьи переклики,

      И вишни спелой вкус…

      – Твой голос здесь – плетеньем ежевики,

      Нелепицею чувств!

      Нам всем теперь – тебе, созвучной эху,

      У томика внимать.

      Твои стихи, не просто на потеху,

      Как таинство – читать.

      Горчит полынь и сладок плод запретный:

      Мне грустно и легко,

      Твой абрис здесь и силуэт заветный —

      Из глубины веков.

      Наедине с печальною тобою —

      Случайны и смешны

      Следы в душе невидимого боя —

      Без правды и вины.

      Уж сколько лет, как вижу эту бездну

      Развёрстую вдали!

      Настанет день, когда и я исчезну

      С поверхности земли.

      –

      В финальной строфе использованы строки Цветаевой из стихотворения:

      "Уж сколько их упало в эту бездну"

      ***

      Марина

       "В большом и радостном Париже

        Мне снятся травы, облака,

        И дальше смех, и тени ближе,

        И боль как прежде глубока."

                                                  Марина Цветаева

      Не опоздание, а радость

      И неба чистая пастель,

      И смех, и тени за оградой,

      И ожидание потерь.

      Давай, Марина, через годы

      Мы о тоске поговорим.

      Как эмигрантов пароходы

      Вдаль уплывали. Горький дым.

      Расстрелы, а затем разруха,

      Но всё же Родина – одна!

      И без неё поэту – мука:

      Ту чашу выпила до дна.

      Там запах свежих круассанов:

      – Гарсон.

      – Мерси, мадмуазель.

      Здесь стоны из Чека подвалов

      И непримятая постель.

      Ждала вестей и не ложилась,

      Курила долго, у окна,

      И напрягалась шеи жила,

      Но всё же, Родина – одна…

      И, опустив смирённо руки,

      Ты приняла, как божий дар,

      Страны