Побѣдители. Елена Чудинова

и пруд заглох,

      И заросли к нему аллеи.

      Но все торчит-чит-чит там пара ног-ног-ног

      И остов бедной Доротеи!

      Чем печальней рисовалась судьба любящих супругов, тем веселей мы орали.

      По рюмочке, по маленькой, налей, налей, налей,

      По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!

      А я не пью! Врешь, пьешь!

      Ей-богу! Божиться грех!

      Так наливай студент студентке,

      Студентки тоже пьют вино,

      Непьющие студентки редки,

      Они повымерли давно.

      Колумб Америку открыл,

      Страну для нас совсем чужую.

      Чудак!! Он лучше бы открыл

      На нашей улице пивную!

      По рюмочке, по маленькой…

      Коперник целый век трудился,

      Чтоб доказать Земли вращенье.

      Чудак!! Он лучше бы напился,

      Тогда бы не было сомненья.

      По рюмочке, по маленькой…

      А Ньютон целый век трудился,

      Чтоб прояснить тел притяженье.

      Чудак!! Он лучше бы влюбился,

      Тогда бы не было сомненья.

      По рюмочке, по маленькой…

      А Менделеев век трудился,

      Чтоб элементы вставить в клетки.

      Чудак!! Он лучше б научился

      Гнать самогон из табуретки.

      По рюмочке, по маленькой…

      Пили мы при этом, как я уже говорила, через два раза на третий – да и то в лучшем случае.

      Ник присоединился к нам только в июле. Всю вторую половину июня, едва кончились экзамены, он затеял проехать на «попутках» до низовий Волги. С двумя сокурсниками с юридического факультета и тремя свитскими. Инкогнито, разумеется. План, сам по себе, был недурен, ведь студентами, шатающимися по городам и весям, летом никого не удивишь. Кто просто путешествует, кто и нанимается на сезонные работы. Последнее, правда, ближе к осени. Но и «на картошке», как называется в студенческой среде страда на хуторах, никого не удивишь ни французским языком, ни латынью, ни обсуждением доказательств теоремы Ферма. Затеряться средь буршей легко даже Императору, особенно если, как сделал Ник, нарочно растрепать пробор, отпустить усики и купить темные очки.

      План был недурен, однако, как я теперь подозреваю, стоил многих седых волос Великому Князю Андрей Андреевичу, главе Опекунского совета. Уж не знаю, как он из этого положения выходил. Думаю, предпринял какие-то меры предосторожности. Но не мог же Андрей Андреевич запретить девятнадцатилетнему царю, на его, царя, честные деньги, путешествовать по своей стране? Бедный Андрей Андреевич!

      Ник ворвался в наши посиделки загорелым, полным множеством впечатлений и идей.

      Какие же сумасшедшие, какие великолепные разговоры велись в те летние вечера!

      Мы говорили о продвижении православной миссии в скандинавских странах, о заселении Дальнего Востока, о строящихся там новых городах. Мы говорили об инклингах и Бердслее, о прерафаэлитах и «плетении словес».

      Мы, разумеется, спорили о геополитике.

      В студенческие годы всем свойственно в разговорах и мыслях вершить судьбы мира.