Побѣдители. Елена Чудинова

сугробах, безлюдную улицу.

      Впрочем, кто-то на этой улице все же был. Копался, стоя под фонарем, в снегу.

      Мои ноги стали ватными. Я подошла поближе, полагая, надеясь всей до смерти перепуганной душонкой, что получу сейчас какое-нибудь самое банальное объяснение происходящему.

      Это был мужчина. Черноволосый. Бородатый. Я упорно шла вперед, останавливаясь после каждого шага.

      На мужчине была простая рабочая одежда: дубленый тулуп. Вывернутый наизнанку.

      Как же мне хотелось повернуться и убежать – убежать сломя голову! Но я хорошо помнила, какая жалкая судьба ждет того, кто сбежит.

      «Вы что-то потеряли, добрый человек?»

      Полагалось, конечно, обратиться к Брюсову Племяннику «на ты», но, хоть он и мертвец, хоть он и Брюсов Племянник, а привычка свое взяла.

      «Да вишь, девица, какая незадача! – охотно и весело откликнулся персонаж московской демонологии. – Кольцо я свое в сугроб уронил. Никак не могу сыскать. А слуг-то своих я на Ваганьково отдохнуть отпустил. Легко ли мертвому человеку целый день кости ломать?»

      На мертвеца Брюсов Племянник, впрочем, совершенно не походил. Говорил красивым сочным баритоном, весело блестел озорными глазами.

      Я, конечно, чего уж терять, предложила помощь и долго рылась голыми руками в колючем снегу. Кольцо в конце концов нашлось, золотое, с рубином, чуть-чуть свободное для моего пальца, но не чрезмерно.

      Ибо Брюсов Племянник, конечно, честно соблюл правила игры и сам надел мне перстенек на руку, посулив увлекательную и богатую приключениями жизнь.

      Сколько всего я вытерпела из-за Брюсова перстня! Дознавались и сердились родители, классная дама выговаривала за дурной тон: золото с большим рубином в четырнадцать лет!

      Я отмалчивалась как античная героиня и терпела. И почти не снимала, перстень будто прирос к моей руке. Огорчало одно: камень ни разу не потемнел, предупреждая об опасности. Впрочем, какие были вокруг меня опасности, если вдуматься?

      В восемнадцать лет, уже студенткой, я взялась помогать Наташе, страшно переутомленной тогда своими бессонницами, разобраться с тем, что не принято поручать прислуге: архивами, альбомами и прочим таковым.

      «Заодно, будьте так добры, отберите, какие камни пора отдавать чистить», – Наташа протянула мне шкатулку сандалового дерева.

      Алмазная россыпь звездистой огранки не нуждалась в ювелире, как и окруженный жемчужинками сапфир, похожий цветом на глаза Романа, а вот превосходного реверса александрит явно затуманился снизу. Что же до этих серег с рубинами и такой же броши… Моя рука дрогнула. Серьги и брошь явственно жили в разлуке с неким своим родственником. Я узнала знакомый рисунок. Слишком знакомый рисунок.

      Я не подала виду, я добросовестно разобрала содержимое шкатулки. И только воротившись к себе, я упала на кровать и горько разрыдалась.

      Мне было восемнадцать лет, я уже умела работать в архивах и была автором небольшой монографии по фалеристике дроздовцев,