Постник Евстратий: Мозаика святости. Нелли Карпухина-Лабузная

А умирает если кто из наших, его несут к нашим богам в бездну.

      Так ведь и есть: грешники в аду пребывают, ожидая муки вечной, а праведники в небесном жилище водворяются с ангелами». (Использовано из «Повести временных лет» Нестора Летописца).

      И помните, братия, что говорил нам наш игумен Феодосий?

      Учил нас поститься, молиться. Бесы нам вкладывают мысли дурные и помыслы, разжигают желания, тем самым портят молитвы. Отгоняйте их крестным знамением и говорите: «Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, и аминь». Противьтесь, братья мои, бесовского наущенья, имейте в устах ваших псалмы Давидовы и ими прогоняйте унынье бесовское.

      А более всего имейте любовь ко всем меньшим и старшим, давать примером себя воздержания, бдения и смиренного хождения.

      Бог учит нас любить даже врагов, они ведь тоже человеки и люди. Послал нам Господь испытание, так вытерпим, братия. Нужно терпеть, нужно страдать».

      Искушения

      В сумерках вечера племянник кошевого Атрак, юноша шустрый, сметливый и донельзя жизнью довольный, подсел к одному из монахов. Тот поднял темной зелени очи на стража. Молчали. На плохом арамейском стражник спросил, почему-то смущаясь: «хочешь, я её приведу? И в степь отпущу. Ненадолго. Вижу же я, как смотришь на ханшу». Монах улыбнулся: «ханшу?» И понял: юнец говорил про неё, боярыню, что подруги Еленою звали. Сердце рвануло из впалой груди, глаза вспыхнули облаком света, но губы сказали твердое «нет». Очень тихое, очень, но твердое, как скала или слово мужчины.

      А за этим «нет» обвалом крушение надежды на близость. Как душу рвать на две части, если душа-то одна! Рвешь, брызгов крови не ощущая, так велика эта боль. Два человека, два тела – мужчина и женщина, а словно одною душой их Бог наделил. Можно молчать, можно идти, знаешь, ты вместе, оба – в одном.

      Телесная близость дать так не может, как единство души. Телесная радость на порядок или даже и больше ниже духовной, тихой, светлой и чистой радости бытия. Как редко людям даруется радость такая, так редко, что сумасшедшими или больными смотрятся со стороны наделенные радостью этой.

      Как много грязи вокруг. Ошметками чистых задеть, как скудное сердце радо-то будет, ошметками сплетен, слухов, просто помоев и, авось, чистый измажется, как измазан и я. А, когда все вокруг грязи грязнее, я, может, самый чистый из них? Тогда вовсе не стыдно, и срам не берет за поступки дурные да мысли нечистые. Каждый считает, что только он чист. Все рядом в грехах, а я слегка, может, и грешен. Но милостив Бог! А совесть? Утишить её можно, если грязью плеснешь в стоящего рядом. И только праведникам да святым достается тягчайший удел чистому быть. Горький и сладкий удел эта драгоценная ноша светлой души.

      Потому и звучит тихое «нет» соблазну недальнего счастья. Не может радуга счастья земного, пусть даже и со второй половинкой твоей исстрадавшей души, не может существовать. Просто не может, потому как превыше всех радостей жизни земной – ожидание мира небесного.

      Отрекается монах не только