Записки с дерева (сборник). Владимир Портнов

верили. Ну и вот родился у нас сын.

      И так мы его оберегали: чуть только приболеет, то Миша, муж мой, сразу выговаривал: «Только если что случится, так ведь я тебя так и разорву!» А я-то чем виновата. Однако сильно тогда у нас ребята не болели, лишь немного простужались. И лечения все простые были: ноги в тазике погреть, или баню истопить, компресс натереть тройным одеколоном, банки поставить. И кроме простуд нас тогда ничего не волновало…

      Схватки

      Сестра у меня работала учётчицей – это по-нынешнему вроде бухгалтера, при отце председателе. Однажды летом сестра забежала домой на обед, а мама ей и кричит: «Шур, поди-ка позови бабушку, пускай она в баню придёт» – мама в это время лежала на полоке в бане, у неё начались схватки.

      Шура сбегала, бабку позвала, а бабка-повитуха помогла маме родить.

      И вот утром такая картина: мама уже на кухне стряпает, печку топит, кашеварит, нас уже всех кормит, ребёнок на печке ревёт, и в дом бригадир заходит. И спрашивает: «Ты чего, Петровна, на работу не идёшь?» Она в ответ: «Да вон, Анка Ваниха ребёнка принесла. Я посижу денёк, и завтра уже на работу выйду», – мама (по отцу Петровна) в данном случае пошутила, что ребёнок соседский от Анки Ванихи. А Ваниха она, потому что в деревнях женщин по мужьям звали. Если муж Иван, то Ваниха, если Сергей, то Сержиха, а Аркаша – Аркашиха. Отец, в доме был, услышав разговор с бригадиром, походатайствовал за жену: «Пусть хоть два дня дома побудет».

      Таким образом, мама два дня дома побыла, а на третий уже на работу вышла. И почему-то бутылочек не было для кормления ребёнка. Использовали полый коровий рожок, на который соску надевали.

      Молоком поручили меня кормить, я ему налью молока, а ребёнок головкой повернёт, молоко прольёт, и ревёт, и я вместе с ним реву – лет-то мне тогда ещё было. Да и младенец едва родился, ему ведь, по правде говоря, не соска, а титька нужна. Только в то время с этим не считались. Раз молоко есть – то нацеди, и оставь ребёнку. Но отец потом всё равно съездил на велосипеде за мамой, и та накормила младенца.

      А отец, тот ещё был артист: повесил для новорождённого люльку на пружине. Нам детям играть охота, мы к люльке верёвку привязали, и через подполье на улицу вывели. Бегаем по полю, верёвку дёргаем, и люльку качаем. До того закачали, что люлька с ребёнком на бок повалилась. Хорошо ещё, отец табуретку под люльку поставил… И вот он с работы приходит, и видит «повалившегося» ребёнка…, сделал нам строгий выговор: «Больше так не делайте! Возьмите лучше на улицу его. Пусть он полежит там, а спать захочет, так в люльку обратно уложите. Только не дёргайте больше, a-то опять уроните». Но ругать нас не стали, поскольку сами ещё малы были.

      А когда я постарше стала, мне в придачу двух соседских девочек двойняшек доверили водиться. Свой маленький, да те – двое. Одна из тех девочек была «седун» – так раньше звали, когда ребёнок в положенном возрасте не начинал ходить. Сидела она, свернув ноги калачиком, и повторяла одну фразу: «Скоро мама придёт – молока принесёт». Ну а вторая уже бегала. Потом говорят, обе эти девочки выросли