Жизнь, придуманная ею самой. Гала Дали

рядом интеллигентный француз, отец которого торгует недвижимостью в Париже… Праздник.

      Только долго ли продлится? И вообще, как надолго мы с вот этим Жеженом на Земле?

      Думать об этом не хотелось, лучше обсуждать заснеженные вершины, темную еловую и сосновую зелень, приближение весны и прочее.

      Я заметила, что в местах, подобных Клаваделю, большая часть приговоренных делится на две категории. Одни только и говорят о своей болезни, анализах, обследованиях, забывая и о будущем, и о том, что живут среди природной красоты. Другие, наоборот, старательно делают вид, что приехали в санаторий чуть ли не по ошибке, что «доктор прописал немного отдохнуть», а кровь на платочке от порезанного пальца (или «десна опять кровоточит»), они строят планы на следующее десятилетие, причем планы обязательно нереальные.

      И те, и другие действительно приговорены.

      Через год пребывания в санатории я научилась безошибочно определять, кто выживет, а кто нет, кто вернется сюда вскоре, а кто покинет Клавадель надолго, если не навсегда. И отказ от планов на дальнейшую жизнь, и нереальность лелеемых означает гибель. Планы должны быть реальными, даже если другим таковыми не кажутся. Физически, а не эмоционально реальными.

      Уезжая из Клаваделя в Москву, я точно знала, что мои планы именно таковы – они исполнимы физически, хотя потребуют максимума эмоционального труда. Но тогда до возвращения оставалось еще полтора года…

      В обед Жежен вдруг пересел от своей матери ко мне на свободное место. Мадам Грендель изумленно приподняла бровь, но сын не смутился:

      – Мне здесь удобней, мама. Там солнце бьет в глаза.

      С этого дня мы почти не расставались.

      Мой плохой французский, как и его немецкий, стремительно смешивались, не улучшая ни тот, ни другой. Жежен давал мне французские книги, я в ответ давать русские не могла. На тарабарской смеси мы обсуждали прочитанное, он читал стихи, чаще чужие, читал не так, как читают поэты – заунывно и без выражения, а весьма профессионально, с чувством. Жежену очень нравились русские стихи, вернее, мелодичность фраз, ведь в моем переводе на плохой французский смысл терялся окончательно.

      А мне не нравилось его имя – Жежен.

      Оказалось, что и ему тоже.

      – А какое предпочел бы ты?

      Жежен задумался:

      – Не знаю… Наверное, имя своего дяди – Поль. – И неожиданно добавил: – А у мамы фамилия красивая была до замужества – Элюар.

      – Решено, я буду звать тебя именно так.

      Он почему-то испугался:

      – Не стоит. Мама ценит, что она Грендель.

      Как же он все-таки боялся своей драгоценной мамочки! Как опасался вызвать ее недоумение.

      – Но хоть Полем тебя называть можно? Когда мадам Грендель не слышит. Я ведь тоже не Гала, а Елена.

      – Елена? Нет, ты Гала, ты праздник.

      Я упрямо мотнула головой:

      – Вот и договорились, ты зовешь меня Гала, а я тебя – Поль. Это будет наш секрет.

      Секретов вскоре появилось немало.

      Мадам Грендель вовсе не была