Искупление вины. Евгений Сухов

панцирную кровать с поцарапанными ножками, красивый женский голос, раздававшийся откуда-то издалека, яркий свет, какой бывает только в операционной… Что же еще с ним такое было? Ах, да! Его же расстреляли. Тотчас вспомнился противный скрип песка на зубах.

      – Не боялся… Знал, что выживу.

      – Ты едва не умер от потери крови. Врачам пришлось немало постараться, чтобы вытащить тебя с того света. Буквально за хвост! Я распорядился, чтобы за тобой был достойный уход.

      Аверьянов отчетливо вспомнил наставленные в грудь стволы карабинов, субтильного лейтенанта, стоявшего немного в стороне. Припомнил, как тот яростно рубанул рукой, разделив его прежнюю жизнь на две части: то, что было до расстрела, и то, что составляло после.

      – Спасибо.

      – Это ты не мне должен сказать, а врачам, у тебя будет для этого возможность. Но теперь ты мой должник.

      – Что я должен сделать?

      – Ты должен пройти специальную программу в разведывательной школе.

      – А что дальше?

      – А там посмотрим, как тебя использовать дальше. Как тебе мое предложение?

      – Разве у меня есть другой выбор?

      – Ты быстро соображаешь. Для вчерашнего покойника… Я в тебе не ошибся.

      – Я согласен. Должен же я как-то отблагодарить вас за свое спасение.

      – Кем ты был до войны?

      Проснулся немец, лежавший на соседней койке, и с интересом вслушивался в разговор. Видно, русский большая птица, если его навещает офицер «Абвера».

      – Моя семья держала лавку… Но главное мое ремесло – резчик по дереву, это у меня получалось лучше всего. Любил вырезать птиц. Мы их называем «берегинями».

      – Откуда ты родом?

      – С Вологды.

      – Вот как… Это хорошо, – одобрительно кивнул майор.

      – У нас в Вологодчине едва ли не в каждом доме висит такая птица.

      – Для чего нужна эта «берегиня»?

      – Она оберегает от беды. Хранительница домашнего очага.

      – Вот как только разобьем Советы, будешь вырезать своих птиц, сколько захочешь. Кстати, а что это за рисунок? – Майор вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и, развернув его, положил на покрывало.

      Обыкновенный блокнотный лист, на котором химическим карандашом был нарисован профиль красивой молодой женщины. В некоторых местах рисунок был подпорчен капельками воды, контуры лица расплылись, но в каждом штрихе чувствовалась рука настоящего мастера. Края листка заметно пообветшали, а на месте сгибов имелись белые полосы, слегка портившие рисунок. Но было понятно, что этот клочок бумаги берегли, как настоящую ценность. Вещица хранилась в верхнем кармане гимнастерки, застегнутом на металлическую пуговицу, там, куда обычно кладут самые важные документы.

      Михаил оторвал от одеяла ослабевшую руку и потянулся к листку:

      – Где вы взяли этот рисунок?

      – Ты его держал в кулаке, когда тебя расстреливали. Понял, что этот рисунок тебе дорог, вот, решил сохранить.

      – Я его вытащил из кармана перед самым расстрелом. Это и есть моя Берегиня, – осипшим голосом