Имортист. Юрий Никитин

моя подружка, Констанция, если бы не пользовалась косметикой, гм… У нее землистая кожа, серо-желтый оттенок, к тому же с крупными порами, а после того, как накладывала первый слой, кожа становилась изумительно ровного золотистого цвета, нежная и шелковистая на ощупь. А уж потом Констанция рисовала на этой поверхности всякое-разное, подводила и удлиняла ресницы, добавляла румяна на скулах, приглушала, оттеняла…

      …но у Тани кожа и так нежнейшая, детская, словно Таня выросла в деревне на парном молоке и свежем твороге, чистом воздухе и румяных яблоках, и когда тоже накладывает первый слой крема, а потом рисует – у нее получается яркая красивая женщина, но теряется прежняя очаровательная юная девушка.

      Это меня и злило, ибо с Констанцией все просто: без косметики – страшила, с косметикой – красавица, а Таня просто из одной красавицы – юной и чистой девушки, бесподобной по редкой чистоте и прелести, превращается в блестящую красавицу, которых, увы, миллионы. Совместить то и другое не удается, это просто невозможно. Наверное, в облике накрашенной красотки она ярче и заметнее, зато без косметики видна ее юность, чистота, что в наше время дороже любой красоты, которую можно купить за баксы, создать с помощью подтяжек, дерьмолифтинга, пластики, эпиляции, силикона, золотых нитей и прочей-прочей дряни, с мужской точки зрения, которым непонятны страдания женщин по поводу еще одной появившейся морщинки или седого волоса.

      Я взглянул на часы, повел ее в комнату, усадил на диван.

      – Твой муж все еще работает там же в банке?

      На миг возникло опасение, не уловит ли она по моему тону, что с ее мужем связано нечто нехорошее. Таня всегда отличалась невероятной, просто сверхчеловеческой чуткостью. Мне показалось, что она насторожилась, однако лишь вздохнула и отвела взгляд. Наша культура выдает иногда странные зигзаги: при всей сексуальной свободе, когда обнаженная женщина на улице уже не нарушение, сейчас эти раскрепощенные эксгибиционистки скорее выполняют ту же функцию на улице, что и букеты свежих цветов, фонтаны или гирлянды воздушных шариков, однако… в семейном плане Таня удивительно старомодна. Ее прабабушка пришла бы в ужас, узнав, что ее правнучка преспокойно занимается сексом с мужем, его приятелями, боссом, коллегами, а если троллейбус долго простоит в пробке, то и с кем-то из молодых парней в салоне, однако к собственно семейным ценностям относится со священным трепетом, исполняет их истово, как в каком-нибудь девятнадцатом веке, чтит родителей и мужа, а также родителей мужа, полностью отдается семье, единственной дочурке и жаждет завести детей много-много, чтобы сидеть возле них клухой и всем вытирать носы. Она инстинктивно держится за эту единственную твердыню, цепляется за нее обеими руками, ибо весь мир если и сошел с ума, то эти ценности – единственная опора в таком урагане.

      – Н-нет, – ответила она с запинкой, – его повысили… Сильно повысили, судя по тому, что за ним теперь приезжают на бентли.

      – Ого, – удивился я. – Даже не на шестисотом?

      Она наморщила носик.

      – Шестисотые – это ширпотреб! На них ездит народ попроще, рангом намного ниже. Бентли – это