Чай со слониками. Повести, рассказы. Вячеслав Харченко

когда из своего Пскова приехала, то остановилась у меня, а не у Раи с Андреем.

* * *

      В галерее «Танин» у Светы царил настоящий бардак. Волосатые бородатые художники курили траву и слушали психоделику. У Светы странная способность окружать себя полудурками. Нет, все они творческие личности, рисуют, пишут, пляшут, но спроси нашу дворничиху тетю Люду, и она скажет: «Полудурки».

      Я ничего не понимаю в картинах. В молодости я любил ходить в ЦДХ, но когда узнал, что «Черный квадрат» Малевич нарисовал не в одном экземпляре, а, кажется, в семнадцати, то в живописи разочаровался. Саврасов грачей тоже по заказу рисовал.

      Как много людей пишут стихи, хотя это самое бесполезное, неприбыльное и инфантильное занятие. Слава богу, что картины пишет намного меньше людей. Я ходил по галерее немного обескураженный и не мог понять, что это значит для меня, почему я это рассматриваю, стало ли мне лучше или не стало, смогу ли я вообще что-то почувствовать. Незаметно подошла Света и сзади обняла меня:

      – Это, Игорек, Панкрашин. Три его картины купил Русский музей. Одну – из моей галереи.

      – Что это за пятно у него вон там сверху?

      – Панкраша умница. – Света глотнула из стакана что-то бордовое и пошла в холл. В холле пахло едко и сладковато.

      Я развернулся и пошел на выход. Эсэмэска от Лели: «Приезжай в Бибирево». И я поехал в Бибирево. Там у Лелиного отца еще квартира.

* * *

      В 1998 году мы с Андреем сидели на Воробьевых горах у здания МГУ, у главного входа, на парапете смотровой площадки, и пили пиво. Нет, мы, кажется, тогда еще ничего не пили. Просто сидели и смотрели в звездное небо. Я тыкал пальцем в звезды, а он их называл, потому что учился на астрономическом отделении.

      И вот когда я говорил, что «наши космические корабли бороздят просторы океанов», Андрей сказал:

      – Космос человечеству не нужен. Зачем мы в космосе? Мы там пылинки. Чужие.

      Я вознегодовал и пошел домой. И лег спать. И очень обиделся. И больше с ним не виделся.

      Прошло пятнадцать лет. «Бураны» сгнили, «Шаттлы» на приколе, ракеты со спутниками не могут взлететь и падают на землю. Десять неудачных стартов подряд.

      А потом шел с Раей мимо Политехнического и увидел афишу лекции: «Зачем человечеству космос?» Лектор Андрей. Зашли, они познакомились. Попили пива, как в молодости.

      Теперь Андрей единственный человек, с которым я могу говорить. Он мудак, конечно, но с ним можно поговорить. На днях пришел в гости (после развода с Раей у нас с ним нормальные отношения остались), и мы хорошо беседовали… Я был счастлив. Просто счастлив. Такое счастье, такой диалог.

      Потом дал ему тысячу рублей и попросил купить портвейну, того-сего. Я-то знал, сколько должно быть сдачи… А он мне какие-то копейки приносит.

      «Фигня, – думаю, – зато так хорошо поговорили. Что мне эти две сотни!»

      И вот он уходит, а я смотрю – бутылки-то портвейна нет.

      – Андрей… Как это называется?

      – Это называется – выпил, – спокойно отвечает Андрей с каким-то даже