Чай со слониками. Повести, рассказы. Вячеслав Харченко

по дешевке и что надо выкупила. Пришла к деду, а он сидит, ноги каким-то дурацким электрическим прибором лечит и плачет. Шамкает: ноги болят, совсем не ходят.

      Света выпила еще граммов пятьдесят и пошла домой.

      – Заходи, Игорь, как-нибудь. У меня в галерее «Танин» выставка будет. Заходи.

* * *

      Леля пригласила меня на показ. Она все-таки ушла из своего агентства и устроилась к Славе Зайцеву. Слава, конечно, постарел, но какой-то нюх остался. Леля таскала расхристанные прикиды, которые, как мне казалось, ее красоту не подчеркивали, а скрывали. Леля надо мной смеялась:

      – Это одежда должна выглядеть шикарно, а не я.

      После показа к ней подходили ханыги, но Олега не было.

      Спрашиваю:

      – Где Олег?

      – Уехал с папой в Карелию.

      Значит, папа всем байдарки впаривал. Может, еще кому, наверняка кому-то еще байдарки предлагал.

      На работе все кучкуются. Пришли новые акционеры в черных костюмах и галстуках. Попросили всех остаться, но Германа Иосифовича сняли. Он пытается найти спонсоров для новой газеты. Меня вызывали в кабинет и обещали должность главного редактора. Теперь у нас бейджики, пластиковые карточки и курение на улице по распорядку.

* * *

      С женой мы развелись недавно. Жили-жили десять лет, даже ни разу не поругались, я ей помогал духи варить, друзья были общие, а тут приходит как-то раз она с работы в бежевом костюмчике и красном шарфике, который я ей подарил, и произносит (я как раз из душа выходил):

      – Игорь, я ухожу от тебя.

      Самое смешное, что я ничего не почувствовал, совсем ничего. Вот, говорят, «тяжкий камень», или там «задрожали ноги», или «слабость во всем теле». Ничего не произошло, даже чувства мои к ней не изменились. Ровная, обычная, человеческая теплота.

      Налил я себе чаю, ей кофе и пошел в ближайшую ночную аптеку за снотворным.

      Шел ночью по белой снежной улице и думал: «Надо бы поорать, что ли, или мебель поломать, детей у нас все равно нету».

      Пришел, выпил еще чаю, принял снотворное, посмотрел на нее плачущую и спрашиваю:

      – К кому хоть уходишь?

      Она растекшуюся тушь салфеткой смахнула, со лба своего ровного мраморного волосы назад закинула под ободок и вздохнула:

      – К Андрею.

      – Эх, ушла бы ты к поэту, или к прозаику, или к литературоведу наконец, но к астроному – это слишком, – и пошел спать.

* * *

      Последний раз были с Андреем на футболе год назад. Люблю гул стадиона. Часто посреди тайма выхожу в буфет, беру кофе с бутербродом и в одиночестве слушаю стадион. Все эти: «У-у-у-у-у, а-а-а-а-а, о-о-о-о-о». В перерыве ничего не послушаешь, все ломятся в туалет. Тогда, помнится, Андрей рассказывал, что нашел новую звезду в созвездии Лиры. «Спартак», как всегда, проиграл. По дороге назад я купил себе спартаковский шарф, но не красно-белый, а черно-красный. У всех были красно-белые шарфы, а у меня красно-черный. Спартак играл в черной форме только один раз и слил англичанам 4:0. В метро ко мне подходили четыре раза: господин в бобрах, подростки с айфонами, таджикский