Садовые чары. Сара Эдисон Аллен

какая ты испорченная, Эванель.

      – А что я такого сказала?

      – Держи.

      Клер поставила на стол перед пожилой дамой чашку кофе. Эванель подозрительно понюхала напиток.

      – Ты ничего в него не клала?

      – Ты же знаешь, что нет.

      – Все Уэверли с твоей стороны вечно так и норовят напихать чего-нибудь куда ни попадя. То лаврового листа в хлеб, то корицы в кофе. А я люблю, чтобы просто и без затей. Да, кстати, я кое-что тебе принесла.

      Старая дама порылась у себя в сумке и вытащила желтую пластмассовую зажигалку.

      – Спасибо, Эванель. – Клер взяла подарок и сунула его в карман. – Уверена, она мне пригодится.

      – А может, и нет. Я просто поняла, что должна отдать ее тебе.

      Эванель, которая была редкостной сластеной, сделала глоток кофе и покосилась на покрытое крышкой блюдо для торта, стоявшее на разделочном столе из нержавеющей стали.

      – Что там у тебя такое вкусненькое?

      – Белый торт. Я добавила в тесто лепестки фиалок, а несколько цветков засахарила и пустила на украшение. Это для банкета, который я обслуживаю сегодня вечером. – Клер протянула Эванель пластиковый контейнер. – А этот торт я сделала специально для тебя. Там нет ничего необычного, честное слово.

      Она поставила контейнер на столе перед пожилой дамой.

      – Какая же ты милая! Когда ты наконец выйдешь замуж? Кто позаботится о тебе, когда я умру?

      – Я тебе умру! И потом, этот дом как нельзя лучше подходит для старой девы. Я состарюсь в этом доме, и соседские ребятишки будут дразнить меня, пытаясь добраться до яблони за домом, а я буду грозить им метлой. И еще я заведу себе уйму кошек. Наверное, ты для этого и дала мне ту подстилку.

      Эванель покачала головой.

      – Твоя беда – это пристрастие к заведенному порядку. Ты слишком его любишь. Вся в бабку. Ты чересчур привязана к этому месту, прямо как она.

      Клер улыбнулась: она любила, когда ее сравнивали с бабушкой. Она не знала, что такое иметь имя, пока мать не привезла ее сюда, в этот дом, где жила ее бабка. Они жили в Бэскоме уже третью неделю, только что родилась Сидни, и Клер сидела во дворе под тюльпанным деревом и разглядывала местных, которые приходили взглянуть на Лорелею и ее младенца. Сама Клер из младенческого возраста уже вышла и полагала, что на нее смотреть никому не интересно. Из дома вышла семейная пара и остановилась неподалеку от Клер, которая тихонько мастерила из прутиков кукольные домики.

      – Настоящая Уэверли, – припечатала женщина. – Тоже не от мира сего.

      Клер не подняла глаз, не промолвила ни слова, лишь ухватилась за траву, чтобы не воспарить. Она – Уэверли. Она не рассказала об этом никому, ни единой живой душе, опасаясь, как бы ее не лишили этой маленькой радости, но с того дня повсюду ходила за бабкой, во всем подражая ей, желая быть как она, делать все то, что полагалось делать настоящей Уэверли, чтобы доказать: хотя и появилась на свет в другом месте, она тоже Уэверли.

      – Мне нужно упаковать в коробки желе и уксус на продажу, – сказала