Голоса Памано. Жауме Кабре

раз из машины, чтобы потопать ногами и немного согреться, она скребком счистила лед с лобового стекла и залепила свежевыпавшим снегом номерной знак. Одно дело – признаться самой себе, что твоему достоинству нанесен невосполнимый урон, и совсем другое – чтобы об этом узнали другие. Нос у нее совсем заледенел.

      Вновь оказавшись в автомобиле и по-прежнему не отводя взгляда от освещенных дверей хостела, откуда за все это время вышли лишь два незнакомых ей человека, она рукой в перчатке бережно коснулась коробки из-под сигар.

      – Что ты сказал?

      – Ты все прекрасно слышала.

      Раскрыв рот от удивления, а может быть, от испуга, Роза почувствовала, что сердце у нее бешено заколотилось. Ей стало дурно, и она поспешила вернуться в кресло-качалку. Неслышно прошептала:

      – Почему?

      – Здесь все подвергаются опасности.

      – Нет, кто действительно в опасности, так это мальчик.

      – Я делаю все, что могу.

      – Ни черта ты не делаешь. Сходи, поговори с сеньорой Элизендой.

      – Зачем?

      – А разве тебе не хочется ее увидеть? – с язвительной интонацией, явно желая уколоть. – Разве ты не пускаешь слюни всякий раз, когда ее встречаешь? Ведь у нее такое выразительное лицо, такие загадочные глаза…

      – Да что ты такое говоришь?

      Роза как ни в чем не бывало посмотрела в окно и сказала усталым голосом:

      – Ты единственный человек во всей деревне, которого она послушает.

      – Сеньора Элизенда ничего не может сделать.

      – В этой деревне все делается по ее указке.

      – Ну так что?

      Роза перевела взгляд на Ориола, пристально глядя ему в глаза, словно в надежде выведать тайную суть взглядов, которыми он обменивался с сеньорой Элизендой, когда оставался с ней наедине. Ориол собирался что-то сказать, когда раздался колокольный звон, призывавший к вечерней службе. Какое-то время они хранили молчание, будто произнося про себя молитву, хотя они никогда не предавались подобному занятию, даже в такие жестокие зимы, как эта. И раньше, чем колокола замолкли, Роза взорвалась:

      – Если ты ничего не сделаешь, я вернусь в Барселону!

      – Ты не можешь меня бросить.

      – Ты трус.

      – Да, я трус.

      Роза инстинктивно поднесла руку к животу и сказала изможденным голосом я не хочу, чтобы наша дочь знала, что ее отец трус и фашист.

      – Я не фашист.

      – А какая разница между этим сукиным сыном алькальдом и тобой?

      – Не кричи, нас услышат!

      – Он делает, а ты не противишься.

      – Послушай, я ведь всего лишь школьный учитель.

      – Ты мог бы заставить алькальда поступать так, как считаешь нужным ты.

      – Это невозможно. Ну а кроме того, я боюсь. Этот человек внушает мне страх.

      – Ты должен помешать тому, что может случиться с Вентуретой.

      – Я не могу. Клянусь тебе, он меня не слушает.

      Роза