«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын

знает, но подумает, и чтобы мы зашли в Institut Poincaré.[521] Приходим туда. Картина! Двор загроможден автомобилями со всяким скарбом. Коридоры тоже загромождены скарбом – домашним и общественным, а также пробегающими взад и вперед светилами науки и научной администрации. Все признаки приготовления к бегству.

      Находим, наконец, Фреше. Он нервен и тороплив. Дает совет обратиться в Musée Pédagogique[522] к директору его M[onsieur][523] Couffignal, который выпроваживает из Парижа всякие научные ценности, в особенности – живые. Мы находим этого весьма любезного человека в его обширном кабинете. Он окружен цветником очень красивых dactylo[524] и находится в состоянии непрерывного флирта. «Господин Костицын? Но я вас очень хорошо знаю; помилуйте, ваши работы по математической биологии… Конечно, я сделаю все, чтобы вы и ваша супруга получили места…».

      Ждем. По мере хода часовой стрелки обещания убывают, как шагреневая кожа. Конечный результат – к четырем часам дня: неопределенная бумажка за подписью Fréchet, говорящая о замке около Blois,[525] куда эвакуируются математики. Эта бумажка в один острый момент все-таки пригодилась. Мест же в автомобилях нет, – надо перемещаться «своими средствами». Идем в Сорбонну. Узнаем от May, что секретариат Сорбонны эвакуируется в Roscoff; что же касается до персонала лабораторий – «своими средствами». Гарсоны едут на автомобилях, научные работники – пешком. Отпала еще одна надежда.

      Несмотря на крайнюю усталость, идем на rue Sarrette заверять подпись Fréchet. Толпища. Комиссар (здесь – добродушный) заверяет нашу бумажку и осведомляет, что для иностранцев остаются еще в силе прежние правила. В толпе – слухи самые фантастические, но которые уже не кажутся невероятными… На пути обратно встречаем M-me Pacaud с вещами: ее администрация – в стиле нашей – удирает и предоставляет сотрудникам использовать «свои средства». К счастью для нее, ей удалось получить билет, и она торопится к поезду. Радости у нее нет: есть предчувствие (к счастью, не осуществившееся), что все ни к чему, что вся ее жизнь разрушена.

      Дома слушаем радио. Завершение сумасшедшего дня – речь Paul Reynaud о вступлении Италии в войну. Каким весом ляжет эта новость на тех солдат, которые еще не обескуражены до конца?[526]

      Рано утром во вторник 11 июня первый и единственный раз у тебя проявилась усталость и обескураженность – осадок предыдущих дней. Ты открыла ставню и взволнованным голосом прокричала мне: «Иди, иди смотреть, что делается! Бежим, бежим немедленно! Соберем вещи и бежим, как есть». Зрелище было действительно единственное в своем роде по мрачности: над городом нависла мгла, бледноватая и, вместе с тем, темная и малопрозрачная; это был не туман, не облако, не дым, но пахло гарью.

      После первого волнения и некоторого спора ты согласилась со мной, что бежать просто так было бы неразумно. Мы позавтракали, и я вышел на рынок. Картина – паническая и тоже единственная в своем роде: прекрасные фрукты продаются ни по чем; мяса нет, масла нет, но великолепные куры и гуси отдаются почти даром, и никто не берет. Покупаю газеты – последние парижские свободные газеты.

521

Институт Пуанкаре – математический институт имени Анри Пуанкаре, созданный в Париже в 1928 г.

522

Музей образования, открытый в Париже в 1879 г.

523

господин (фр.).

524

машинисток (фр.).

525

Блуа – город на правом берегу Луары между Орлеаном и Туром примерно в 180 км от Парижа.

526

Запись от 22 июля 1950 г. – Тетрадь IV. С. 96–102.