Впусти меня. Юн Айвиде Линдквист

домой, мама была сама не своя.

      – Это бы мог быть… Даже думать об этом не хочу!

      – Но это же в Веллингбю, а не здесь!

      – Ты хочешь сказать, что злодей, способный напасть на ребенка, не может проехать пару остановок на метро? Или пройти пешком? Дойти до Блакеберга и проделать все то же самое тут? Ты часто бываешь в лесу?

      – Не-ет.

      – Я тебе запрещаю выходить со двора, пока… Пока его не поймают.

      – И что, мне теперь и в школу нельзя ходить?

      – Нет, в школу можно. Но чтобы после школы прямиком домой и ни ногой со двора, пока я не приду с работы.

      – А когда придешь?

      Тревога в маминых глазах сменилась злостью.

      – Ты что, хочешь чтобы тебя убили? А? Вот прикончат тебя где-нибудь в лесу, а я буду сидеть и места себе не находить, пока ты там лежишь, порезанный на куски каким-то чудовищем…

      На глаза ее навернулись слезы. Оскар накрыл ее ладонь своей:

      – Я не буду ходить в лес. Обещаю.

      Мама погладила его по щеке:

      – Сынок, милый. У меня же, кроме тебя, никого нет. Если с тобой что-нибудь случится, я умру.

      – Угу. А как это произошло?

      – Что?

      – Ну, убийство.

      – Я-то откуда знаю. Какой-то сумасшедший зарезал мальчика ножом. Насмерть. Представляю, каково его родителям – наверняка жизнь кончена.

      – А что, в газетах не было подробностей?

      – Я не смогла такое читать.

      Оскар взял «Экспрессен» и полистал. Убийству было посвящено четыре страницы.

      – Только не читай!

      – Да нет, я так, посмотреть кое-что. Можно я возьму газету?

      – Я же сказала, нечего тебе это читать. От всех этих твоих ужасов один вред.

      – Я просто хочу посмотреть, что по телику.

      Оскар встал и направился в свою комнату с газетой. Мама неуклюже обняла его, прижавшись к нему мокрой щекой:

      – Солнышко мое… Ты понимаешь, как я за тебя переживаю? Если с тобой что-нибудь случится…

      – Я знаю, мама, знаю. Я буду осторожен.

      Оскар чуть приобнял маму в ответ, затем высвободился из ее объятий и удалился в свою комнату, вытирая со щеки ее слезы.

      Вот это круто!

      Насколько он понял, того пацана убили чуть ли не в то же время, когда он играл в лесу в свою игру. Только жаль, что убили не Йонни Форсберга, а какого-то неизвестного парня из Веллингбю.

      Тем вечером Веллингбю погрузился в траур. Он видел заголовки еще по дороге домой. Не исключено, что ему почудилось, но люди на главной площади говорили тише и ходили медленнее, чем обычно.

      В магазине хозтоваров он спер нереальной красоты охотничий нож за триста крон. Он уже и отмазку придумал на случай, если его поймают: «Дяденька, простите меня, я так боюсь маньяка!»

      Еще бы и пару слезинок из себя выжал. И его бы отпустили. Сто пудов. Но его никто не поймал, и сейчас нож лежал рядом с альбомом с вырезками.

      Ему нужно было подумать.

      Могла ли его игра иметь какое-то отношение к убийству? Вряд ли, но такую вероятность нельзя было исключать.