Моонзунд. Том 2. Валентин Пикуль

Заводили граммофоны. Каждый корабль имел свою любимую пластинку. Ее гоняли часами, радуя себя и досаждая другим. О, российские граммофоны, вас никогда не позабыть!..

      С учебной авиаматки «Орлица» жалобно выстрадал Морфесси:

      Вы просите песен – их нет у меня,

      На сердце такая немая тоска…

      А затем и полилось… До глубокой ночи рыдала на дредноуте «Петропавловск» Настя Вяльцева:

      Дай, милый друг, на счастье руку,

      Гитары звук разгонит скуку…

      На посыльной «Кунице» дурачились в грамзаписи популярные клоуны Бим и Бом, а на благородной «Ариадне», борта которой были украшены красными крестами, гоняли по кругу, как шахтерскую лошадь, еврейского куплетиста Зангерталя:

      Армянин молодой

      рядом в комнате жил,

      и он с Саррой моей

      шуры-муры крутил…

      Из кают-компании элегантной яхты «Озилия» слышался изнуренный надлом Вертинского:

      К мысу радости, к скалам печали ли,

      к островам ли сиреневых птиц,

      все равно, где бы мы ни причалили,

      не поднять нам усталых ресниц…

      Эсминец «Эмир Бухарский» обожал Надю Плевицкую:

      Средь далеких полей на чужбине,

      на холодной и мерзлой земле…

      Разведя высокую волну, прошел «Поражающий», изо всех иллюминаторов которого, словно воду через дырки дуршлага, выпирало глуховатый цыганский басок Вари Паниной:

      Стой, ямщик! Не гони лошадей,

      Нам некуда больше спешить,

      Нам некого больше любить…

      А из отдаления, с захудалых и грязных тральщиков, обиженных пайком и жизнью, проливался на рейд Гельсингфорса, широко и свободно, сладостный сироп голоса Лени Собинова:

      Слезами неги упиваться,

      Тебя терзать, себя томить,

      Твоей истомой наслаждаться —

      Вот так желал бы я любить…

      …Разом смолкли граммофоны. Дредноуты провернули башни.

***

      Дмитрий Николаевич Вердеревский из начальников бригады подплава стал пятым комфлотом на Балтике с начала войны. Неглупый человек, он понимал, как будет ему трудно.

      – Андрей Семеныч, – сказал Вердеревский, поблескивая лысою головой, – я должен исполнить свой долг.

      – Сейчас, – ответил ему Максимов, – помимо долга воинского, существует еще и понятие долга революционного. Как-то воспримут на эскадре Гельсингфорса мое «повышение» и ваше назначение?..

      Ставка не простила балтийцам выборности комфлота. Сам принцип голосования приводил в ярость генералов из Могилева, еще вчера пивших-евших на походном серебре императорского двора. Ставка нажала на Керенского, и он назначил в командующие Балтийским флотом контр-адмирала Вердеревского; Максимова же, чтобы не остался человек на обсушке мели, перепихнули в начальники Морштаба.

      Вердеревский щелкнул себя перчатками по ладони:

      – Обойдем корабли эскадры… вместе.

      На