Белый олеандр. Джанет Фитч

блондинка в мини-юбке достала сумочку с заднего сиденья.

      – Ты красивее, – сказала я.

      – А она проще, – горько прошептала мама.

      Кит оперлась о стол. Пурпурные губы скривились, обнажая окровавленный волчий оскал.

      – Угадай, кого я видела вчера в «Верджинс», Ингрид! – Тихий высокий голос сочился ядом, ноздри подергивались. – Нашего старого приятеля Барри Колкера! – Она театрально вздохнула, подавляя усмешку. – С белобрысой дешевкой вдвое его младше. Какая у мужчин короткая память, а?

      В обеденный перерыв мама велела взять все, что хочу, из рисовальных принадлежностей. Мы уходим и не вернемся.

      Глава 3

      – Вот возьму и побреюсь наголо, – произнесла она. – И вымажу лицо сажей.

      Ее глаза были обведены странными кругами, будто подбиты, волосы висели сальными прядями. Она либо лежала на кровати, либо смотрелась в зеркало.

      – Как можно лить слезы по мужчине, который недостоин меня коснуться?

      Она не вернулась на работу. Из квартиры выходила разве что в бассейн, где часами смотрела на отражения в мерцающей голубизне или бесшумно плавала под водой, точно рыба в аквариуме. Начался учебный год, но я не могла бросить ее одну в таком состоянии. Вдруг приду из школы – а она исчезла… Так что мы сидели в квартире и питались консервами, а когда те закончились, перешли на рис и овсянку.

      – Что мне делать? – спросила я Майкла, который угощал меня за обшарпанным столиком сыром с сардинами.

      В новостях показывали пожары на Анджелес-Крест.

      Майкл перевел взгляд с меня на пожарных, шагавших по дымным склонам.

      – Когда влюбляешься, детка, такое случается. Это как стихийное бедствие.

      Я поклялась никогда не влюбляться и надеялась, что Барри за зло, причиненное маме, умрет долгой и мучительной смертью.

      Над городом взошла луна, кровавая от пожаров на севере и в Малибу. Как обычно в это время года, мы оказались в огненном кольце. В бассейн летел пепел. Мы сидели на крыше, вдыхая ветер с запахом гари.

      – Истерзанное сердце, – промолвила мама, потянув кимоно. – Надо вырвать его и бросить в компост.

      Хотелось ее коснуться, но она словно сидела в звуконепроницаемой кабине, как на конкурсе красоты. Ей не было слышно меня сквозь стекло.

      Она согнулась, прижав руки к груди и выдавливая из себя воздух.

      – Я сжимаю сердце внутри, – пояснила мама, – как земля в горячей глубине сдавливает своим весом кусок доисторического помета. Ненавижу его! Ненавижу! Я его ненавижу. – И добавила свирепым шепотом: – В моем теле рождается алмаз. Уже не сердце, а твердый, холодный и прозрачный камень. Я защищаю его своим телом, лелею в груди.

      На следующее утро она встала, приняла душ и сходила на рынок. Я понадеялась, что теперь дела пойдут лучше. Она позвонила Марлин и спросила, можно ли вернуться. Номер как раз сдавали в печать, и в ней нуждались позарез. Как ни в чем не бывало мама отвезла меня в школу, где в моем восьмом классе уже начались занятия. И