«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I. Вера Мильчина

о его приездах из Москвы в Петербург для выезда за границу, а затем о возвращении в Петербург и отъезде в Москву, «долгом поставляя присовокупить, что за означенным иностранцем ничего предосудительного не замечено», в связи с чем в 1837 году санкт-петербургский обер-полицмейстер наконец «испросил разрешения на прекращение дальнейшего надзора». Тут-то Бенкендорф и попытался выяснить, чем, собственно, провинился французский купец и по какой причине за ним наблюдали. Поскольку в 1824 году высочайшее повеление было сообщено санкт-петербургскому генерал-губернатору бывшим начальником главного штаба графом Дибичем, в 1837 году уже шесть лет как покойным, Бенкендорф послал запрос военному министру Чернышеву, а тот, разумеется, ответил, что в делах военного министерства таких сведений не имеется. Заканчивается эта история посланием Бенкендорфа петербургскому генерал-губернатору Эссену:

      Оказалось, что Высочайшее повеление об учреждении за сим иностранцем секретного надзора последовало в 1824 году по той единственно причине, что при первоначальном приезде своем в Россию он вовсе не был известен правительству.

      А поскольку, подытоживал Бенкендорф, впоследствии выяснилось, что Морен, «путешествуя по торговым делам, приезжает в здешнюю столицу каждый год» и «ни в каких предосудительных поступках не замечен», то он, Бенкендорф, не предвидит никакой надобности в дальнейшем иметь за Мореном наблюдение. Надобности, впрочем, не было никакой и в предыдущие годы, но машина, однажды запущенная, останавливалась с большим трудом.

      Если надзор за купцом Мореном осуществляли только обычные полицейские, то в других случаях параллельно с ними действовали жандармские штаб-офицеры, получившие соответствующее поручение от III Отделения. Вот история «отставного французской службы поручика Ипполита Шарло де Лаво», который, как и многие его соотечественники, упомянутые на страницах этой книги, проявил неосторожность и в письме к парижскому другу не слишком лестно отозвался о России. 1 декабря 1844 года он написал, а 9-го отнес на почту письмо к графу де Понсу, в котором Россия описана как страна, где «однообразное течение жизни усыпляет все способности ума», где люди «с наслаждением предаются существованию сугубо животному», где царит «интеллектуальная пустота»; больше того: автор делился с адресатом намерением по возвращении на родину «исследовать и описать во всех подробностях нравственное состояние думающего существа в этой снежной пустыне». Письмо Лаво было перлюстрировано (об этой форме надзора речь пойдет чуть ниже); в III Отделении познакомились с выпиской из него, и 21 декабря граф А. Ф. Орлов (к этому времени он сменил скончавшегося Бенкендорфа на посту главы III Отделения) известил как московского военного генерал-губернатора князя А. Г. Щербатова, так и начальника 2-го жандармского округа генерал-майора С. В. Перфильева о высочайшем повелении учредить «за поведением, образом жизни, занятиями и связями в обществе» Лаво