Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

охотника не могла не затронуть Цветаеву, мотив сна был для нее весьма родственным, а будучи затронутой, она благодарно откликнулась на него со свойственной ей безудержностью – она прежде всего значительно превысила количество строк по сравнению с оригиналом. Вначале она дала как бы комментарий, предваряющий собственно молитву-мольбу:

      Матерь мощная! Царица

      Векового рубежа,

      Горной живности хозяйка,

      Всей охоты госпожа,

      Все охотники –  сновидцы!

      Род наш, испокон села,

      Жив охотой был, охота ж

      Вещим сном жива была:

      Барс ли, страшен, орл ли, хищен,

      Тур ли, спешен, хорь ли, мал, –

      Что приснилось в сонной грезе –

      То стрелок в руках держал.

      И наконец, следует собственно молитва – мощнейший всплеск накопленной, сконденсированной поэтической энергии, словно оправдывающий то, что было нагромождено и накручено в комментарии и информации о той, кто ни в какой информации и комментарии не нуждается:

      Матерь вещая! Оленя

      Мне явившая в крови,

      Оживи того оленя,

      Въяве, вживе мне яви!

      Чтобы вырос мне воочью

      Исполин с ветвистым лбом!

      Чтобы снившееся ночью

      Стало сбывшееся днем.

      Обратим внимание, что чрезвычайность эмоции вызвала отступление от принятой системы рифмовки – стихийно оказались зарифмованными все четыре строки.

      И тут охотника потрясает вой попавшего в беду барса. Конечно, Цветаева для зверя немедленно найдет слово сочувственное, родное: «Раздирающий, сердечный стон идет». У Заболоцкого – «сердце охватила жуть». Различие характерное.

      Охотник решает помочь барсу, признает в нем брата: «Он, как я, живет охотой» – Цветаева, «Он, как и я, живет охотой» – Заболоцкий, – единственный случай дословного совпадения, за вычетом одного слога. Зверь приближается к охотнику – у Заболоцкого это естественно и вместе с тем легендарно, у Цветаевой тут чрезмерно плотная словесная ткань, движение проистекает за словом, в слове – оно зависит от слова, оно не самостоятельно. У Заболоцкого слово следует за движением, регистрирует его.

      Следующее четверостишие у Цветаевой живописно ярко, психологически естественно и легендарно:

      Смотрит в око человеку

      Оком желтым, как смола,

      И уж лапа на колено

      Пострадавшая легла.

      Так это накрепко зарифмовано: смола – легла. Четверостишие по добротности можно сравнить с такими же четверостишиями Заболоцкого, например:

      Когда на небе звезды меркнут

      И месяц катится, сверкнув,

      Заночевавший в скалах беркут

      Точил об этот камень клюв.

      У Цветаевой по поводу этого камня следует каскад строк, звучащих столь по-цветаевски, что возникает сомнение – а есть ли такое в оригинале. Речь идет о камне, который занозил барсу лапу:

      С той поры осколок злостный

      Барса ждал да поджидал.

      Пестрый несся, – злостный въелся.

      Берегися,