Адам Смит и неолиберальная экономика. Джон А. Тейлор

возможно самого знаменитого из античных философов – Платона (ок. 428–348 до н. э.); наставником Александра Македонского (356 до н. э. – 323 до н. э.). Александр осыпал Аристотеля милостями и множеством великолепных даров. Аристотель полагал, что щедрость является надлежащим фактором сдерживания алчности. Таким образом, в случае состоятельных людей щедрость являлась причиной благих поступков. Если в частной жизни обычного человека умеренность была признаком хорошего вкуса, то она не подобала ни правителям, ни очень состоятельным лицам. Они должны были проявлять либерализм и щедрость, распоряжаясь своим богатством и принося пользу обществу деяниями, направленными на общее благо. Им следовало возводить здания и выделять средства на празднование религиозных праздников и проведение спортивных соревнований. А в военные времена они также должны были лично служить государству. Им не требовалось проявлять умеренность, напротив, они должны были поражать. Своим великолепием богатые демонстрировали и мужество, и справедливость. Они были либеральны; они были щедры; они совершали добрые дела.

      Помимо христианской морали и античной языческой морали, Смиту и современным ему читателям была знакома третья, печально известная точка зрения Томаса Гоббса (1588–1679), выраженная им в рассуждениях по поводу эгоизма. В своей книге «Левиафан» (1651) Гоббс утверждал, что единственным перенесенным в цивилизованное общество природным стимулом к действию для мужчин и женщин является потребность самосохранения; следовательно, государство должно распоряжаться собственностью своих граждан по справедливости, сдерживая их эгоистические побуждения подобные алчности.

      Бернард Мандевиль (1670–1733) также оказал влияние на Смита. Подобно Гоббсу, Мандевиль сомневался в том, что добровольная щедрость является достаточным противоядием от эгоизма, и выразил свои сомнения в «Басне о пчелах» (1714). При этом он указывал, что личные пороки, такие как алчность, приносят пользу обществу, потому что алчность, например, стимулировала развитие промышленности и торговли так, как этого не смогли сделать ни добродетель, ни бережливость. Многие современники Смита полагали, что Гоббс был безбожником, а рассуждения Мандевиля вызывали у них глубокое возмущение.

      Мандевиль расходился с Гоббсом, объявляя алчность полезной, а Смит соглашался с Мандевилем. Люди могут совершать эгоистические поступки – потакая своим порокам и не думая об остальных, – но при этом, утверждал Мандевиль, они непреднамеренно содействуют укреплению общества. Давайте вспомним, что и Беллок, и Аристотель, напротив, утверждали, что благосостояние определяется добровольной щедростью богатых, что богатые добровольно приносят пользу бедным. Давайте вспомним, что Гоббс хотел, чтобы мужчины и женщины обуздали свой эгоизм, но не думал, что они способны сделать это по собственной воле, ввиду чего их к этому обязаны принуждать правитель или государство.

      Смит стремился избежать дурной репутации, подобной той, которая закрепилась за Гоббсом или Мандевилем. Новаторство Смита было двояким. Во-первых, он выступил