На этом свете (сборник). Дмитрий Филиппов

с ними делать. Открытая жизни и творчеству, с тихой улыбкой и восторженным взглядом, Лидочка каждую секунду силилась преодолеть земное тяготение, мечтала взмыть в небо и улететь в иную реальность. В этом не было ханжества. Только чудовищная несовместимость прогулок под луной, нежных прикосновений, кипящих слов и толстых мясистых губ Васи Кондратьева, ухмылочек Хрусталева, перхотистых волос Ивана Ивановича Каца.

      Один поклонник все-таки был. Юноша с таким же горящим, как у Лидочки, взором. Он с собачьей тоской встречал ее у дверей института, старался ненароком пересечься в коридорах, напряженно сглатывал слюну и никак не решался подойти. И у них действительно мог бы случиться роман, если бы Лидочка была внимательнее.

      Но вся внимательность распылялась под пристальным взглядом серых глаз. Метафизикой непознанного они просачивались сквозь тонкие стенки сна и впитывались душой, как дождевая вода в иссушенную солнцем почву.

      Первую женщину Петр узнал в двадцать лет. В тот день уже с самого утра дурная маята кровью прихлынула к ятрам, туманила сознание и песком скрипела на зубах. Бригадир отправил его в деревеньку Наволок за молоком. Два километра от железной дороги по выжженному солнцем глинозему. Петр крутил баранку новенького ЗИЛа. По пояс голый, ноющий от духоты в раскаленной кабине, потный, загорелый и мускулистый парень был похож на греческого бога, если бы того вдруг скинули с Олимпа и заставили топить углем Прометееву кочегарку. Хотелось с головою зарыться в снег, хватать его сведенными челюстями и слушать, слушать, как чистый холод шипит и плавится под жаром крепкого организма.

      Он притормозил у знакомого двора, ловко выпрыгнул из кабины, решительными движениями раскрыл борт, выволок звенящие бидоны.

      – Эй, хозяева! Живые?

      – Не ори, чай, не дома.

      Из окна, упираясь руками в грубо сбитые наличники, высунулась крепкая, дородная девка. Навалившись сочной грудью на подоконник, она улыбалась с хищным прищуром, присматривалась.

      – Хозяйка по ягоду ушла, – выдала девка. – Тебе чаво?

      Это «чаво» вышло у нее томным придыхом, как будто слово, касаясь кисельных губ, напиталось вмиг сладостью и загадкой.

      – За молоком приехал.

      – Строители, что ль?

      – Ага, строители-устроители.

      – Ну заходи.

      Ступив во двор, закрыв за собой плетеную калитку, молодой парень погрузился в полуявь-полусон. Жужжали слепни над головой, солнце безжалостно облизывало плечи наждачной бумагой. Петр шел мимо дровника, мимо разросшихся огородов; в нос бил запах навоза, слежавшегося сена, сухой земли. Но это все было подспудным и недействительным, существовавшим на окраине реальности. Смысл имела только ладная, крутобедрая девушка, вышагивающая впереди земляной, тяжелой, пьянящей походкой. Дочка Велеса. Созревшая корова.

      Зайдя в сарай, она первым делом налила полную крынку холодного молока.

      – Пей, что ли. Умаялся…

      Она