Слово и дело. Книга вторая. Мои любезные конфиденты. Том 4. Валентин Пикуль

Хотин – в лапы туркам.

      – Лови! Лови их! – суетились офицеры.

      Казаки скинули одежду. Голые, поскакали на лошадях вдоль реки. Где-то внизу успели похватать понтоны, притянули их обратно. Река в своем грохочущем половодье расчленила армию Миниха на два лагеря. Вот опять удобный момент для турок, чтобы напасть и разбить русских по частям. Но враг не сделал этого, заранее уверенный в победе под Хотином.

      На форпостах уже стучали выстрелы, внушая бодрость, словно колотушки сторожей неусыпных. Ночью гусары сербские почасту приволакивали сытых, хорошо одетых пленных, кисеты у которых были полны душистого «латакия». Однажды взяли гусары мурзу («у коего нога была отбита из пушки»), и Миних спросил его:

      – Назови – кто стоит против меня?

      Одноногий мурза трижды загнул свои пальцы:

      – Пришли побить тебя сераскир Вели-паша со спагами, с ним белгородский султан Ислам-Гирей с татарами. И (да устрашится душа твоя!) славный Колчак-баша явился под Хотин, приведя сюда своих янычар-серденгести.

      Миних развернулся в сторону толмача ставки:

      – Бобриков, что значит «серденгести»?

      – Это значит, что они головорезы беспощадные…

      Шатер фельдмаршала был наполнен грохотом от падающих струй ливня. Миних откинул его заполог, и взорам открылся шумный боевой лагерь России.

      – Смотри! – сказал он мурзе. – Разве плоха эта армия?

      – Твоя армия очень хороша, – отвечал мурза. – Но стоит нам как следует помолиться аллаху, как она тут же побежит от нас и больше уже никогда сюда не вернется…

      За пологом шатра мелькнуло круглое лицо Манштейна, адъютант скинул треуголку, отогнул ее широкие поля, выливая воду из шляпы. Потом шагнул к фельдмаршалу, и – на ухо ему:

      – Мы окружены!

      …

      Где-то далеко, за потоками дождя, виднелась неприглядная деревушка, каких уже немало встретилось на пути армии.

      – Как называется? – сердито справился Миних.

      – Ставучаны, – отвечали ему.

      – Вот безвестное имя, которое сегодня станет для нас или прозванием славы, или позора нашего… Сжать каре!

      Вели-паша уже огородил себя редутами. Колчак гнал своих головорезов от леса, его «беспощадные» спускались с гор. Спаги проскакивали на лошадях через фланги русские, искрясь в сабельном переплеске. Громадные таборы татар и ногайцев Ислам-Гирея довершали картину плотного окружения.

      Русские стояли в трех каре – посреди долины ровныя, войска российские утонули в цветочных лугах, где травы по грудь, все мокрые и пахучие, прибитые долгими дождями.

      Их было мало! А врагов – тьма («как песок» они)…

      Турки и татары давили со всех сторон. Не стало даже краешка малого в обороне, куда бы враги не напирали. Русская армия отныне уже не имела тыла, – всюду, куда ни глянь, был для них фронт, сплошной фронт, звенящий стрелами над головами, реющий клинками губительных сабель…

      – Сжимай каре! – призывали офицеры.

      В три жестких кулака стиснулись каре