Струна истории. Лев Гумилев

рассматривает восхождение одного протографа к другому. Эта филологическая часть исторической лаборатории совершенно не нужна. Не нужна и такая вещь, как изучение памятников материальной культуры, – археология, когда изучают годами и десятилетиями, какой черепок можно датировать, каким веком. Это пусть делают специалисты – археологи. Нужно знать общий ход истории событий, появления и уничтожения государств, их распадения.

      Но ведь государство – не этнос, сами понимаете, хотя мы говорим, что, скажем, существует Французская республика, но в ней живет большое количество разных народов, которые не являются французами. Там живут бретонцы – на северо-западе, гасконцы – на юго-западе, провансальцы – на юго-востоке, немцы – на востоке и так далее. А, тем не менее, мы изучаем, как историки, Французское королевство или Французскую республику, то есть как институт социальный. Но когда мы его изучаем, мы можем вскрыть и историю этносов, его составляющих. То есть как в лаборатории делают опыты на медные или свинцовые стержни, смотрят, как пролетает искра, – они искру изучают, а не банку и не стержни. Вот почему определение этноса, как социального понятия – мало того, что оно бессмысленно (с точки зрения общечеловеческой), оно еще и уводит в сторону. Оно заставляет подменять изучение природной сущности той оболочкой, тем оформлением эксперимента, который в каждом отдельном случае совершенно различен.

      Хорошо, а что же такое этнос и как мы можем его определить?

      Оказывается, это очень сложно. Если этнос – социальное понятие, то, естественно, как я уже сказал, вся буржуазия мира – это одна категория и все пролетарии мира – другая категория.

      Но возьмем недавнее прошлое. Бельгию, например. Там были рабочие, которые работали на бельгийских заводах и изготовляли очень сложные механические детали для всяких машин. Заводов там масса и рабочих было тоже много. И в состав Бельгии входило бельгийское государство Конго – колония, где были негры, которые работали на плантациях и жили в своем тропическом лесу. И те, и другие были рабочие. А скажите, они идентичны были? Если они идентичны, – то зачем вести национально-освободительное движение в колонии? Странно?

      Значит, этот момент мы тоже опускаем. И поставим вопрос так: в чем же различие, то есть в какой системе отсчета мы можем проводить изучение категории этноса?

      А вот давайте представим себе очень банальный случай. Я его опубликовал и даже имел по этому поводу некий диспут.

* * *

      Представим себе, что в трамвай, не очень переполненный, входят четыре человека, четверо мужчин в одинаковых костюмах или пальто, с одинаковыми портфелями, пообедавших в одной и той же столовой, едущих в один тот же институт на свою работу. Но один из них русский, другой – немец, третий – какой-нибудь кавказец, четвертый, скажем, татарин. Едут они одинаково. Есть между ними разница хоть какая-нибудь или нет? Что вы скажете – они полностью идентичны друг другу или нет?

      На это мне был сделан ответ: «Никакой