Орлеанская девственница. Вольтер

римлян милыми звала,

      И возлежали у ее стола

      Могучий Цезарь, пьяница Антоний;

      Такой же, полный яств и благовоний,

      Как тот, за коим пил со мной монах,

      Король обжор в пяти монастырях;

      Такой же, за каким в чертогах вечных, –

      Когда не лгали нам Орфей, Назон,

      Гомер, почтенный Гесиод, Платон, –

      Отец богов, пример мужей беспечных,

      Вдали Юноны ужинал тайком

      С Европой иль Семелою вдвоем.

      На дивный стол принесены корзины

      Руками благородной Евфрозины

      И Талии с Аглаей молодой, –

      Так в небесах трех граций называют;

      Педанты наши их, увы, не знают;

      Там вместе с Гебою нектар златой

      Льет сын царя, поставившего Трою,[73]

      Который, вознесенный над землей,

      Утехою был Зевсу потайною.

      Вот за таким столом Гермафродит

      С бастардом поздно вечером сидит.

      Блистает госпожа своим нарядом,

      На ней алмазы – удивленье взглядам;

      Вкруг желтой шеи и косматых рук

      Обвязаны рубины и жемчуг;

      Еще страшней она была такою.

      Она бросается на грудь герою,

      И Дюнуа впервые побледнел.

      Но даже средь смелейших был он смел

      И попытался нежностью взаимной

      Хозяйке отплатить гостеприимной.

      На безобразие ее смотря,

      Он думал: «Совершу же подвиг я!»

      Но не свершил: чудеснейшая доблесть

      Ей недоступную имеет область.

      Гермафродит почувствовал печаль,

      Но все ж ему бастарда стало жаль,

      И был в душе польщен он, без сомненья,

      Усильем, явственным для зорких глаз.

      Им были почтены на этот раз

      Отвага и похвальные стремленья.

      «На завтра, – молвил, – можно отложить

      Реванш. Но примените все уменье,

      Чтоб страсть преодолела уваженье,

      И приготовьтесь мужественней быть».

      Прекрасная предшественница света

      Уж на востоке в золото одета:

      А в этот самый миг меняет вид,

      Мужчиной делаясь, Гермафродит.

      Тогда, от нового желанья пьяный,

      Отыскивает он постель Иоанны,

      Отдергивает занавес и, грудь

      Рукой бесстыдной силясь ущипнуть,

      К ней поцелуем приникая страстно,

      На стыд небесный посягает властно.

      Чем он страстней, тем более урод.

      Иоанна, гневом праведным вскипая,

      Могучую затрещину дает

      По гнусной образине негодяя.

      Так видел я не раз в моих полях:

      На мураве зеленой кобылица,

      По масти – настоящая тигрица,

      На мускулистых и тугих ногах,

      Сбивает неожиданным ляганьем

      Осла, который был настолько глуп,

      Что, полный грубым и тупым желаньем,

      Уже взобрался на любимый круп.

      Иоанна поспешила, вне сомненья:

      Просить хозяин вправе уваженья.

      Стыд под защиту мудрецы берут,

      Не потерплю я на него гонений;

      Но если принц,

73

Ганимед.