1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций. Д. О. Чураков

согласиться с американским историком Ларри Холмсом, что люди не живут в политическом вакууме. Но то же самое верно и для государства[4]. Невозможно представить власть саму по себе, существующую изолированно. В реальности это означает, что на импульсы, идущие сверху, отвечают импульсы, идущие снизу. Их различное сочетание в различные исторические эпохи и составляет каркас истории государства.

      При взаимодействии власти и общества происходит коррекция как общества, так и самого государства. В то же время коммуникативная среда, связывающая их, неоднородна. Неоднородна и природа самих импульсов власти. Можно, как минимум, выделить «внешние» и «внутренние» пружины её осуществления. Дело в том, что механизмы принятия управленческих решений властью, как правило, не совпадают с механизмами их передачи обществу Общество может реагировать только на внешние проявления власти. Тогда как на практике не меньшее значение имеет и его структуры, скрытые от глаз.

      Всё это заставляет историков сразу отказаться от простых решений при осмыслении прошлого отечественного государства. Следует, очевидно, согласиться с мнением С. В. Цакунова, который в новейшей исторической науке одним из первых предложил отдать предпочтение плюралистическому подходу к этой проблеме. Он, в частности, начинает свой анализ с сопоставления публичной позиции политиков с реально принимаемыми властью решениями. Это позволило дистанцировать идеологический компонент власти от его практического наполнения.

      Следующим шагом автор анализирует технологию принятия решений. Исходной точкой для этого ему служит расклад сил между группировками внутри правящей элиты. И, наконец, предметом изучения становится «результативность власти» или «обратная связь» элиты и социальных низов, которая может выражаться как в изменении риторики политических персон, так и в характере практических решений.

      «Обратная связь» способна изменить и баланс сил в «верхах». Такой комбинированный подход позволил Цакунову предметно поставить вопрос эволюции доктринальных аспектов государства после революции[5]. Но предложенный им метод вполне приложим и к более раннему периоду. Он также может касаться и более широкого круга вопросов.

      Изменился и сам масштаб взгляда на прошлое. Ещё вчера, например, применительно к 1917 г. говорили о двух революциях. В результате могло сложиться представление, что возникшее после октября государство никак не было связано ни с прежними режимами, ни со всем историческим наследием российской государственности. Теперь же революция 1917 года часто воспринимается как единый процесс. Это позволило говорить об общей эволюции российской государственности в тот период. Выходят исследования, которые ещё решительнее разрушают хронологические перегородки. В них вся эпоха между реформами XIX в. и революциями XX в. рассматривается как органичное целое

4

Холмс Л. Социальная история России: 1917–1941. Ростов н/Д, 1994. С. 22

5

Цакунов С. В. В лабиринтах доктрины. М., 1994. С. 3–23.