Эрон. Анатолий Королев

считал, что его поступки всегда будут выводить на чистую воду несостоятельность чужой жизни.

      Мать, мимолетно оценивая неудачное сочетание ирисов в матовой белой вазе – из букета, принесенного сыном, – неотчетливо думала о том, что раз сын был способен на кровавую дуэль, на то, чтобы застрелить строптивого приятеля или даже погибнуть, то значит, он способен на все и перечить ему невозможно. С самой весны она была поражена решением Филиппа связать себя узами брака. При его-то культе сверхчеловека… но способна ли эта простушка справиться с таким ужасным нарциссизмом? «Мой сын – убийца, – с машинальным ужасом думала Виктория Львовна, – я родила от Афанасия убийцу…»

      Итак, разобравшись в подводных течениях визита, Ева нашла исключительно убедительный предлог, чтобы, допив предложенный чай с крекерами, тут же попрощаться. Она даже почти сумела оставить Филиппа с матерью, но тот в последний момент решил уходить вместе. И все же сын и Виктория Львовна были ей благодарны: все трое измотаны встречей. И вот прощание. Хозяйка дома даже скрасила в финале свою холодность ободряющей улыбкой и почти дружеским рукопожатием. Но никого уже нельзя было обмануть: они не понравились друг другу, и сейчас, по сути, заключалось немое соглашение о вежливом нейтралитете на будущее. Ева могла быть довольна: это лучшее, на что можно было рассчитывать в такой ситуации. Виктория Львовна встретила пару в белых брючках и клетчатой шотландской рубашке навыпуск с белыми манжетами. Минимум грима и украшений – только нитка крупного жемчуга на шее. Ева была в Майкиной олимпийке с плиссированной мини-юбкой из черного шелка и в Майкиных же модняцких лакировках на толстой платформе, которые только что – брошенной бомбой – вошли в моду: молодо, голенасто и дерзко. Рика вышла к столу только раз, ее голова была обмотана мокрым полотенцем, а уши заложены голубой ватой. У нее случился приступ странного обострения слуха, когда мельчайший шорох казался болезненным грохотом, бедняжка не могла даже говорить и объяснялась записками. «Здравствуйте и до свидания», – написала она Еве, а Филиппу – «привет, сир». Такая обостренность чувств не могла не пугать мать и старшего брата, вот почему еще весь разговор шел вполголоса, порой даже полушепотом, но эта тональность не придала общению никакой доверительности, а только подчеркнула отсутствие близости и добавила вымороченности. Рику шатало от боли в ушах и голове, все же Виктория Львовна не стала отсылать дочь в постель, а, наоборот, заставила исполнить просьбы матери: сделать ей отдельно от всех чашечку кофе, затем сменить воду в одной из ваз, где белые розы показались матери чуть увядшими. Ева и хотела бы помочь, но не понимала, где при такой планировке находится кухня. Методичный эгоизм этой церемонной дамы с цветочными ресницами Мальвины поражал. После того как Рика измученно сменила воду для роз и заварила кофе, чуть не потеряв сознание от рева кофемолки, Виктория Львовна попросила дочь выбросить окурки из пепельницы.