Эрагон. Брисингр. Кристофер Паолини

желтых восковых свечей по залу плавали тяжелые клубы дыма. Пол был грязный, под ногами хрустел песок и мусор. Слева от входа стояли столы со стульями; у здоровенного очага мальчишка-поварёнок вращал вертел с насаженным на него поросенком. Напротив входа виднелась длинная буфетная стойка с подставками для кружек, возле которой толпилось целое стадо коренастых местных жителей, заливавших нестерпимую жажду пивом и элем.

      Народу в зале было полно, не меньше пяти-шести десятков человек, и стоял такой шум, что это даже несколько обескуражило Эрагона после столь долгого пребывания в тишине и молчании; у него было такое ощущение, будто он попал в мощный водопад. Ему было трудно сосредоточиться и различить в этом неумолчном гуле какой-нибудь один голос. Стоило ему разобрать какое-то отдельное слово или фразу, как общий смысл ускользал от него, ибо остальная часть высказывания снова тонула в многоголосом хоре выпивох. В уголке распевали три бродячих музыканта, представляя комическую версию «Милая Атрид О’Даут», что лишь усиливало общий уровень шума.

      Морщась от оглушительного рева, Эрагон ужом пробрался сквозь толпу и подошел к стойке. Он хотел поговорить с подавальщицей, но та была настолько занята, что прошло минут пять, прежде чем она обратила на него внимание и не слишком вежливо спросила:

      – Чего тебе? – Вдоль потных щек у нее свисали неопрятные пряди волос.

      – У вас комната не сдается или хотя бы угол, чтобы переночевать?

      – Откуда мне знать. Насчет этого надо с хозяйкой переговорить. Вон она там. – И подавальщица махнула рукой в сторону лестницы весьма мрачного вида.

      Эрагон решил подождать и, опершись о стойку, рассматривал людей в зале. Это была весьма пестрая компания. Примерно половину, как он догадался, составляли местные жители, пришедшие скоротать вечерок за выпивкой и в приятном обществе. Что же касается остальных, по большей части это были беженцы – чаще всего целые семьи, – бродившие по стране в поисках более безопасной жизни. Их было легко определить по заношенным сорочкам и грязным штанам и по настороженному виду; они, нахохлившись, сгорбившись, сидели за столами, испуганно поднимая глаза на каждого, кто проходил мимо, но старательно избегали смотреть в ту сторону, где разместилась самая малочисленная группа посетителей: солдаты Гальбаторикса в красной военной форме. Эти вели себя особенно шумно. Они смеялись, кричали, стучали по столешнице латными печатками, поглощая невиданные количества пива и щупая каждую подавальщицу, которая имела глупость пройти достаточно близко от них.

      «Они ведут себя так, потому что знают: никто не осмелится им перечить! – с возмущением думал Эрагон. – А может, их силой заставили вступить в армию Гальбаторикса, и теперь они подобными выходками пытаются заглушить в себе чувство стыда и страха?»

      А музыканты пели:

      И, волос не прибрав, наша милая Атрид О’Даут

      К лорду Эделю с плачем летит: «Отпусти жениха,

      А не то деревенская ведьма в козла тебя обратит!»

      Но смеется лорд Эдель: «Что мне твоя