Пять ложек эликсира (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

Ты об этом подумал? Без работы он, видите ли, жить не сможет…

      – Да вранье все это. Запугали они тебя, паря! Ты мне только скажи, кто они такие.

      – Дурак! Ой, дурак какой!

      – Не смей взрослого называть.

      – Да поди ты! Сейчас не до церемоний! Вот подожди. – Мальчик снова раскрыл том Достоевского и прочитал с выражением: – «Скажи мне сам прямо, я зову тебя – отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка… м-м-м… и на его слезках основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях…» А? Согласился бы?

      Малянов слушал его, полуоткрыв рот. Мальчишка читал плохо, по-детски, но смысловые ударения ставил правильно. Он понимал все, что читает. И когда мальчик кончил, Малянов замотал щеками, словно силясь прийти в себя, и пробормотал:

      – Бред, бред. Ну и ну!

      – Ты не нуинукай! – наступал мальчик. – Ты отвечай, согласился бы или нет?

      – Как тебя зовут, странное дитя?

      – Не отвлекайся! Да или нет?

      – Ну, нет! Нет, нет, конечно.

      – О! Все говорят нет, а посмотри, что кругом творится! Крохотные созданьица мрут, как подопытные мухи, как дрозофилы какие-нибудь, а вокруг все твердят: нет! ни в коем случае! дети – цветы жизни!.. – Он вдруг широко зевнул. – Спатиньки хочу. А ты думай. И не будь равнодушным ослом. Я ведь знаю, ты детей любишь. А начнешь себя убеждать да накачивать: дело прежде всего! потомки нас не простят!.. Ты же понимаешь, что ты не Галилей. В историю тебя все равно не включат. Ты – человек средненький. Просто повезло тебе с этими полостями устойчивости – додумался раньше прочих. Но ведь ты человек вполне честный? Зачем тебе совесть-то марать, ради чего?.. – Он снова зевнул. – Ой, спатиньки хочу. Спатки!

      Он протянул к Малянову руки, вскарабкался ему на колени и положил голову на грудь. Глаза у него тут же закрылись, а рот приоткрылся. Он уже спал.

      Некоторое время Малянов тихо сидел, держа его на руках. Он и в самом деле любил детишек и ужасно скучал по сыну. Потом все-таки поднялся, осторожно уложил мальчика на тахту в кабинете, а сам взялся за телефон.

      – Вечеровский? Фил, я зайду к тебе. Можно?

      – Когда? – спросил Вечеровский, помолчав.

      – Немедленно.

      – Я не один.

      – Женщина?

      – Нет… один знакомый.

      У Малянова вдруг широко раскрылись глаза.

      – Горбун? – спросил он, понизив голос. – Рыжий?

      Вечеровский хмыкнул.

      – Да нет. Он скорее лысый, чем рыжий. Это Глухов. Ты его знаешь.

      – Ах, Глухов? Прелестно! Не отпускай его! Пусть-ка он нам кое-что расскажет. Я иду! Не отпускай его. Жди.

      Малянов подкатил на своем старинном велосипеде к высокому антисейсмическому дому, окруженному зеленым палисадником,