РЕАЛЬНОСТЬ ИЛЛЮЗИИ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ МЕССИИ СВОЕВОЛЬЯ. КИР КОРОВ

за Вечное Блаженство, свет сатсангов их пугает. Чебурашки не владеют собственными страстями и желаниями. Они, эти желания, словно инквизиторы, просто настигают их и замучивают до смерти…

      После пятой порции я уже осознавал себя, конечно, чебурашкой, но вовремя вспомнил, что использование литературных героев считающихся живыми авторов запрещено правилами Святейшей Публикуции. А поскольку от публикуции, как и от проституции, всё равно не избавиться, то я решил осознать себя кем-нибудь публикабельно-легальным.

      Ванька-Встанька Неваляшка – это первое, что пришло мне в голову и сразу понравилось, так как выгодно отличалось от предыдущего варианта воплощения врождённой устойчивостью к жутковатой безысходности ньютоновской вселенской гравитационной тюрьмы. Проще говоря, Чебурашка вечно падает, а Неваляшка – голубая мечта всякого порядочного интернет-импотента.

      Ещё я вспомнил историю про одного мальчика, которого соседские ребята в детстве прозвали барашком и едва не сожгли на песахальном костре. Что это за мальчик и почему его образ возник передо мной теперь, вспомнить мне уже не удалось – всё затянулось какой-то мутной пеленой сна Спит-Хартховой эскимос-магии.

      И я решил осознаться Че-Барашкой. Это была совсем маленькая зацепка, всего одна буковка, но она, во-первых, позволяла обойти бдительных модераторов, а во-вторых, внушала надежду на более глубокое воспоминание и даже освобождение…

      С тех пор я летаю в Голубом Вертолёте и разъезжаю в Голубом Вагоне по городам и весям Великой Химперии Арктогеев и помогаю Спит-Хартхе коварно завлекать объекты этнографического ландшафта на его сатсанги отборными сортами мистического эскимо, тонко трансформируя желание в неутолимую страсть, заставляя поедать его тоннами, пока они не превратятся в послушных сатсанговых чебурашек.

      Живу я в той самой коробке из-под «Дюрекса», а в перерывах между поездками – в конуре возле домика Спит-Хартхи в некотором таинственном лесу не менее таинственной окраинной провинции – Чер-Хакассии. Мой ошейник с цепью позволяет мне свободно проникать только в ледник с мороженым. Больше мне есть ничего не дают. Я стал обледенелым голубым импотентом, но так и не вспомнил своё прошлое. Хозяин называет меня чебурашкой и говорит, что я – рисованный. Откуда он взял это просвище и что это значит – я снова позабыл, но мне хочется верить, что я всё-таки хоть чуть-чуть рукотворный и пушистый…

      Иногда мне снятся какие-то хаотические картинки, совершенно не стыкующиеся между собой. То худой, как высушенная мумия, бледно-зелёный рептилоид под капельницей в больничной палате проклинает тот миг, когда в нём опять проснулся древний инстинкт, и он, не откладывая на потом, решил удовлетворить его с помощью первого попавшегося мохнатого и ушастого объекта неизвестного происхождения.

      То вдруг вместо этого рептилоида лежу уже я, привязанный цепями к койке, в не очень привычном для меня человековом облике. Дверь палаты отворяется и в неё, шевеля буферами, зловеще вплывает медсексбомба в одном