Маленькая женщина в большом бизнесе. Соня Дивицкая

Петровича. Как показала практика, мы сами кормим своих свиней.

      Петрович, кстати, немного смахивает на поросенка. Заплывший жиром, с маленьким глазками и вздернутым носом. Когда-то он, наверно, был очень даже симпатичным парнем, такой высокий, светленький, кудрявенький, немножко рыжий… Сейчас он оплыл и погрубел. Тяжелая работа – создавать видимость работы для прикрытия грабежа. Короче, если вы что-то затеваете на городской земле, вам придется с ним встречаться. Я поехала.

      Петрович активно помечает свою территорию. На улицах района он развесил баннеры: «Пролетарский район – жемчужина России», «Управа Пролетарского района – порешаем все по совести»… На больших перекрестках, где были разбиты клумбы, Петрович приказал установить скульптуры. На одном светофоре – стая орлов, на другом – группа зайцев с удивленными лицами. Должно быть, это персонажи известной песни про зайцев, Петрович уважает наше старое кино. На двери его кабинета висит фотография товарища Сухова с заезженной цитатой: «Я мзду не беру, мне за державу обидно». И сам Петрович тот еще артист, и кабинет свой он превратил в балаганчик.

      Я сидела в приемной и слушала, как Петрович проводит совещание. Микрофон ему был не нужен, его тяжелый колокольный бас было слышно этажом ниже. Он сидел за столом, приподнятым на подиум, как сцена, а за спиной у него была ниша с бархатными шторами, как занавес. В нише висел портрет президента, как декорация. А сам он, расправив плечи, широко раскрывал огромный рот, как оперный певец, и поливал своих кукол тяжелой бранью.

      На планерках у него все стояли по струнке, за стол для брифинга никто не садился, это было место для равных. Равными Петрович считал крупных бизнесменов, которые его кормили за услуги. Все прочие играют роль его холопов, хотя некоторые и не играют. Я видела, как натурально дрожали его аппаратчики, когда выходили в приемную после порки. Мужички чуть не плакали. Все были одинаково одеты в рубахи, по местной нашей моде рубахи были в огромную клетку, а брюки, как у всех у наших патриотов, коротковаты и слишком высоко подтянуты ремнем. Как мама в детстве подтянула штаники, под самые лопатки, чтоб не соскакивали, так они до сих пор и носят. И от Петровича выходят, поправляя свои брюки. Носки торчат, морда изнасилованная… Один качался. Он, кажется, работал директором нашей местной ТЭЦ. Лицо его было багровым, я за него испугалась.

      – Вам плохо? Может быть, «Скорую»?

      Он махнул рукой и поспешил к ближайшему туалету. Я представляю, какой он нагоняй устроит у себя на ТЭЦ своим истопникам…

      На телефоне у Петровича сидела девка, и, что мне показалось странным для официального учреждения, почти голая. На ней был короткий топ, прозрачные брючонки, полоска стрингов вызывала тошноту. Секретарша улыбнулась, когда в приемную вошел свободный мужчина. Свободного видно сразу, и по одежке, и по осанке. Лысый, крепкий, холеный барин, в тонких очках, с фиолетовым модным портфелем, он прошел к Петровичу как на родную виллу, и через две минуты все в приемной услышали