Катарсис. Северная Башня. Виталий Храмов

не вижу, а результат её работы ощущаю.

      От ужаса пошевелиться не могу. Ледяные тиски сковали тело, парализовали руки, ноги, горло, дышать даже не могу. Бессилие.

      Злость! Врёшь! Не возьмёшь! Сжигающее пламя ярости разбило оковы страха. С горла – первого. Вздохнул, рычу:

      – Ах, ты, твою!.. – нажимаю на спуск.

      Помповик бьётся в руках, вспышка выстрела освещает эту мерзость, вызывая новую волну ужаса, неконтролируемого, животного. Но заряд дроби вспыхивает брызгами расплавленного золота около какого-то пузыря вокруг этого хмыря, вызвав перелив серо-чёрного, с отсветом – гнилостно-зелёного – свечения. И тут же пузырь лопается, вызвав звон в ушах.

      Шаг вперёд. Когда страшно, убей того, кто пугает тебя. И иди прямо на источник страха. Только так выживешь. Только так и выживал!

      – Бога!.. – ружьё опять дергается. Чем хорош помповик – быстро перезаряжается. И магазин вместительный. Для охотничьего оружия. Двустволка по-любому геморройнее была бы сейчас.

      Дёргается и хмырь. Из его грязного балахона летит пыль. Этот урод направляет на меня свою коптящую палку с зелёным пламенем. Сейчас мне настанет кирдык! Эта палка – что ствол Т-72. Ужас неминуемой смерти от неё.

      И всё одно шаг вперёд!

      – Душу!.. – заряд дроби отрывает хмырю его костлявую руку по локоть. А вдруг палка эта, как то ружьё в пьесе, выстрелит? Коптящая палка летит в сторону. Класс! Ещё шаг.

      – Мать!.. – следующий поток дроби отстреливает уроду его тонкую ногу, хмырь начинает заваливаться вбок.

      Ещё шаг. Выстрел в корпус. Только пыль летит. И копоть.

      Человек с голосом Олега уже не бьётся в припадке от боли – вырубился. Или умер. А слева тяжело поднимается белокурый мальчик лет четырнадцати – пятнадцати, опираясь на полоску металла, имеющую характерный вид меча.

      Ещё шаг. Мат. Выстрел в эту мерзкую харю. Вижу, как с золотистой вспышкой в глубине копоти исчезает полчерепа.

      Ещё шаг. Красный, с золотом латуни цилиндр гильзы, слегка дымя, летит по параболе. А патроны – тю-тю! Боёк сухо щелкает.

      Мальчишка поднялся, занёс меч над головой и летит на этого урода. Наивный албанец. Тут полный заряд дроби помповика не прикончил этого урода, что ты сделаешь своей ковырялкой? А вон и ещё двое реконструкторов бегут. Эти ряжены в крестьян замкадовских, с топорами.

      Из обезображенной пасти на меня летит копоть. Ага, щаз!

      – За ВДВ!

      Размахиваюсь помповиком, как дубиной. Парень опускает меч в мощном ударе. Что-то «…фальконе». Крестьяне с топорами не успевают.

      Дорогостоящая, инструктированная по стали, расписанная резьбой по дорогому дереву дубина, бывший помповик «тюленя», походя смахивает копоть, врезается в челюсть урода. Туда же, но с другой стороны – меч паренька.

      Как перезрелый кочан капусты, голова урода слетает с плеч.

      Такая злость меня охватила, что бью ногой со всего набранного разгона в корпус обезглавленного урода. Тело, как пустое лукошко из ивовых прутьев, улетает.

      Мне этого мало. Уже разбитое