Катарсис. Северная Башня. Виталий Храмов

в бою. Смещаюсь вбок.

      Кто это, интересно, охотится на меня? Кто этот олень? ФСБ? Да ну на! Их работы я бы даже не заметил. Погасло бы сознание, и всё. И меня бы не нашли. Но не нужно им это. Палево это. Они и так получат всё, что хотят. Дело не в государственной безопасности. Я для государства не представляю опасности. И им, фээсбешникам, молодым да ранним, до безопасности нет дела. Они делают деньги. А деньги любят тишину. Моё исчезновение – громко. Им этого не надо.

      Конкуренты? И им не надо. Лихие девяностые давно закончились. Когда закончились лихие головы. С конкурентами у меня всё ровно. Дела сейчас решаются переговорами, бумагами и адвокатами.

      Да и лось, что так шумит в лесу, на профи не тянет. Профан какой-то. Ломится напрямки по моим следам, хрустя валежником и с шумом отклоняя ветки.

      А вот и он. Вот это тюлень! Камуфляж плотно обтянул пузо и ягодицы женоподобной фигуры тридцатилетнего мальчика, так и не превратившегося в мужчину, не обретшего свойственной мужику стати. В руках понтовая помповая игрушка. Насмотрелся американских тупых боевиков с рекламой американского же оружия!

      Присаживаюсь за молодой сосной. Ничего он не заметил. Так и пропёрся мимо, как лось.

      – Зачем ты пришёл? – говорю в землю.

      Выстрел. Давно я не слышал выстрелов. После гибели Лёшки терпеть не могу стрельбы. Настрелялся. Как с Чечни вернулся, на охоту только с лукошком и ножами.

      А он – лось. Жертва. Решил убивать меня. Тупой баран. Убивать меня в лесу? Ветерана двух войн? Он даже направление голоса не определил. Не хотел я его убивать. Голос подал, давая ему шанс сбежать. Не хочу убивать.

      – Не хочу тебя убивать. Оставь ствол, свали борзо – жив будешь!

      В ответ мат и выстрелы. На меня посыпались иголки. Откатываюсь.

      Эх, где мои семнадцать лет?

      Захожу к нему с другой стороны. Стоит столбом, тупорылое создание, стволом водит, нервно крутится. Меня не видит и не чует.

      Бросаю ветку вправо. Стреляет. Шаг, два, три. Оборачивается, видит меня. Ужас в глазах. Кладу руку на горячий ствол помповика, выворачиваю оружие из его рук, бью ножом. Вонь. Всегда вонь.

      – Не убивай, – выдыхает в лицо перегаром и сползает к ногам.

      – Поздно. Ты уже мёртв, – отталкиваю его тело. Заваливается на спину, судорожно сжимая рану.

      – Я всё скажу. Вызови скорую! – кричит.

      Мир перед глазами идёт кругом. Молодые лапы сосен мельтешат, как в калейдоскопе. Я уже сижу на заднице, судорожно лапаю карман, никак не выдавлю таблетки.

      – Сотовый тут не берёт. К машине нам не выйти, тюлень. Прими смерть достойно, – хриплю я, судорожно проглатывая таблетки.

      Я уже знаю, что спасёт меня только чудо. Допрыгался, Мамонт! Допрыгался.

      – Я всё расскажу!

      – Что ты мне расскажешь? Что вы с дочкой моей ненаглядной решили мой бизнес себе забрать? Думаешь, не знаю тебя? Не знаю, с кем она живёт? И так бы отдал. Не денег жалко. Людей жалко. Погубите всё. Ничего же вы не умеете. Она – ладно, девка. Но ты, тюлень! Тридцатник прожил, ума не нажил. Сдохни уже, не ной!

      Он