Грозовой перевал. Иллюстрированное издание. Эмили Бронте

свои посохи странников, окружило меня своими телами, и я, не имея оружия для самозащиты, сошелся в схватке с Джозефом, ближайшим ко мне и самым жестоким противником. Огромная толпа народа сошлась в одном месте; некоторые из них скрестили свои посохи; удары, предназначенные мне, посыпались на головы других. Вскоре вся часовня огласилась стуком посохов, как тех, кто нападал, так и тех, кто защищался. Каждая человеческая рука поднялась против своего соседа. А Брандерхам, не желая бездействовать, выказывал свое усердие через поток громких постукиваний об край кафедры, которые отдавались так гулко, что я, наконец, к своему несказанному облегчению, пробудился. Что же это было, что навеяло такое ужасное душевное смятение? Чем обусловлено участие Джобса в приснившейся мне неразберихе? Это была лишь ветка ели, которая раскачивалась за моим окном, и при резких порывах завывающего ветра грохотала по стеклу сухими шишками. Я нерешительно прислушивался еще некоторое время, после того как обнаружил возмутителя спокойствия, а потом повернулся и задремал, снова погрузившись в грезы, еще более неприятные, чем прежде, если такое вообще возможно.

      На этот раз я помнил, что лежу в дубовой клетушке, отчетливо слышу порывы ветра и стук от сильного снегопада. Я также слышал, как еловые ветки многократно повторяли создаваемые ими звуки, но теперь я уже знал настоящую причину их появления. Однако это раздражало меня так сильно, что я решил прекратить этот шум, если это будет возможно. Думаю, я даже слегка раскраснелся, пытаясь отодвинуть засов на оконных створках.

      Засов был запаян между скобами: я видел это, когда проснулся, но забыл. Несмотря ни на что, я должен был остановить это! Я бормотал это, стуча костяшками пальцев по стеклу, и просовывая руку наружу сквозь выбитое отверстие в стекле, чтобы схватить надокучливую ветку. Но вместо нее мои пальцы сжали маленькие пальчики холодной, словно лед, руки. Невероятный ужас от такого кошмара овладел мной. Я попытался втянуть назад свою руку, но пальцы вцепились в мою ладонь, а полный тоски голос рыдал:

      – Впустите меня! Впустите меня!

      – Кто Вы? – осведомился я, тем временем отбиваясь, пытаясь освободиться.

      – Кэтрин Линтон, – ответил дрожащий голос.

      Почему я подумал именно о Линтон? Я читал Ирншоу раз двадцать на каждое Линтон.

      – Я вернулась домой, я сбилась с пути на вересковой пустоши.

      Пока она говорила, я смутно разглядел детское лицо, смотревшее на меня сквозь стекло. Ужас сделал меня жестоким, и обнаружив, что моя попытка стряхнуть с себя руку живого существа потерпела фиаско, я потянул ее за запястье сквозь разбитое оконное стекло и стал тереть его вперед и назад до тех пор, пока не потекла кровь и не залила постельное белье. Тем не менее, она продолжала причитать: «Впустите меня!», и продолжала цепко держаться за меня, едва не сводя меня с ума от страха.

      – Как же я это сделаю? – спросил я, держась на расстоянии. – Отпустите меня, если Вы хотите, чтобы я впустил Вас!

      Пальцы