Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста». Аркадий и Борис Стругацкие

показалось, что Симонэ тоже там, на крыше.

      – А вы перекреститесь, чтобы вам не казалось, – грубо ответил ходатай по делам и выпил. И тут же налил снова.

      – Что это с вами? – спросил я.

      Некоторое время он молча смотрел на полную рюмку.

      – Так, – сказал он наконец, – неприятности. Могут быть у человека неприятности?

      Было в нем что-то жалкое, и я смягчился.

      – Да, конечно, – сказал я. – Извините, если я нечаянно…

      Он опрокинул третью рюмку и вдруг сказал:

      – Послушайте, а вы не хотите позагорать на крыше?

      – Да нет, спасибо, – ответил я. – Боюсь сгореть. Кожа чувствительная.

      – И никогда не загораете?

      – Нет.

      Он подумал, взял бутылку, навинтил колпачок.

      – Воздух там хорош, – произнес он. – И вид прекрасный. Вся долина как на ладони. Горы…

      – Пойдемте сыграем на бильярде, – предложил я. – Вы играете?

      Он впервые посмотрел мне прямо в лицо маленькими больными глазками.

      – Нет, – сказал он. – Я уж лучше воздухом подышу.

      Затем он снова отвинтил колпачок и налил себе четвертую рюмку. Я доел ростбиф, выпил кофе и собрался уходить. Хинкус тупо разглядывал свое бренди.

      – Смотрите не свалитесь с крыши, – сказал я ему.

      Он криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Я снова поднялся на второй этаж. Стука шаров не было слышно, и я толкнулся в номер Симонэ. Никто не отозвался. Из-за дверей соседнего номера слышались неразборчивые голоса, и я постучался туда. Симонэ там тоже не было. Дю Барнстокр и Олаф, сидя за столом, играли в карты. Посредине стола высилась кучка смятых банкнот. Увидев меня, дю Барнстокр сделал широкий жест и воскликнул:

      – Заходите, заходите, инспектор! Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора?

      – Да, – сказал Олаф, не отрываясь от карт. – С радостью. – И объявил пики.

      Я извинился и закрыл дверь. Куда же запропастился этот хохотун? И не видно его и, что самое удивительное, не слышно. А впрочем, что мне он? Погоняю шары в одиночку. В сущности, никакой разницы нет. Даже еще приятнее. Я направился к бильярдной и по дороге испытал небольшой шок. По чердачной лестнице, придерживая двумя пальцами подол длинного роскошного платья, спускалась госпожа Мозес. Увидев меня, она улыбнулась совершенно обворожительно.

      – И вы тоже загорали? – ляпнул я, потерявшись.

      – Загорала? Я? Что за странная мысль. – Она пересекла площадку и приблизилась ко мне. – Какие странные предположения вы высказываете, инспектор!

      – Не называйте меня, пожалуйста, инспектором, – попросил я. – Мне до такой степени надоело это слышать на службе… а теперь еще от вас…

      – Я о-бо-жаю полицию, – произнесла госпожа Мозес, закатывая прекрасные глаза. – Эти герои, эти смельчаки… Вы ведь смельчак, не правда ли?

      Как-то само собой получилось, что я предложил ей руку и повел ее в бильярдную. Рука у нее была белая, твердая и удивительно холодная.

      – Сударыня, – сказал я. – Да вы совсем замерзли…

      – Нисколько, инспектор, – ответила она