Перекресток. Лев Клиот

ухоженную и вполне соответствующую возложенной на нее первоначально задаче: доставлять Илью из общаги университета в учебный кампус. Случилось это счастье – покупка машины – после визита в Израиль его отца. Они вместе проделали сорокапятиминутный путь от университета к общежитию по сорокоградусной жаре, при этом отец снимал это путешествие на редкую в те времена видеокамеру «Hitachi» – большую, с полноразмерной VHS кассетой, с хорошим разрешением. Он останавливался, иногда возвращался назад для того, чтобы найти лучший для съемки ракурс.

      – Ты зря меня не слушаешься, – Илья нес в рюкзачке, перекинутом через плечо, несколько тетрадок и бутылку воды. На правах старожила он поучал папу: – В Израиле надо все время пить, особенно в Негеве.

      Но тот отшучивался:

      – Я бывал в местах покруче: в пустынях междуречья Амударьи и Сырдарьи, иногда без воды приходилось весь день провести – и ничего.

      Но когда добрались до общаги, он в полной мере почувствовал, что такое настоящее обезвоживание. После этого он решил купить Илье машину, но попроще, чтобы не вызывать неприязнь и зависть в студенческом сообществе. В те годы машина, принадлежавшая кому-то из обитателей общежития, была редкостью. Но в итоге ни о какой неприязни даже речи не шло: это сообщество с восторженным визгом набивалось в маленький «Жучок», так же как и в тот раз, когда в одну из пятниц они решили прокатиться до «Лифты» – территории давно покинутой людьми арабской деревни у западной окраины Иерусалима – и провести там ночь в палатке у костра.

      Ночи к концу ноября становились холодными, и костер разжигали не только ради создания особенной атмосферы единения, такого острого ощущения дружеского локтя, будоражащего сознание, или ради откровений под глоток глинтвейна, приготовленного и сваренного прямо здесь, в котелке над пламенем костра, но и ради элементарного желания согреться. Осенний дождь, который они зацепили из огромной черной тучи, нависшей над Тель-Авивом, сменил бешено-яркое солнце Беэр-Шевы и заливал холодными струями лобовое стекло. Дворники старенького «Жучка» не справлялись со своей задачей, работая с перебоями или вовсе замирая на какое-то время.

      – Илюха, или мы остановимся и переждем дождь, или ты устроишь нам братскую могилу!

      – Типун тебе на язык! – Сергей Игель прикрикнул на Смолкина, зажатого на заднем сидении между приятелями.

      Он опустил стекло передней пассажирской дверцы и, высунувшись на полкорпуса, дотянулся резиновым скребком до середины залитого водяной пеленой лобового стекла, очищая его. Он периодически повторял эту операцию, давая водителю возможность следить за дорогой. Обстоятельный парень был Сережа, немногословный, спокойный, на первый взгляд даже медлительный. Но стоило ему на пляже сбросить одежду, при взгляде на его мускулистое, без единой жиринки тело это впечатление у всех пропадало.

      Однажды на стоянке перед общагой к Илье подошел парень, грузинский еврей, старшекурсник Гоча Анукаев. С ним были две девчонки, все слегка под кайфом. Парень имел дурную славу и старательно эту славу поддерживал. Ходили слухи, что он был связан с криминалом, имел соответствующую поддержку и от этого вел себя самоуверенно, а в тех случаях, когда ему в чем-то отказывали, – нагло, «с наездом».

      – Привет, брателло! У нас машин не хватает, так что ты на своей цветной лайбе едешь с нами в Тель-Авив бухать и еще троих прихватишь. Будет весело, это я тебе обещаю! – так он обратился к Илье, с которым прежде не был знаком.

      В ответ на Илюшкино: «Машин не хватает – бери такси, а у нас с ребятами другие планы», – приблизился к нему вплотную и завел привычную песню:

      – Да ты знаешь, кто я? Со мной лучше дружить и иногда оказывать услуги, иначе…

      На этом «иначе» Илья довольно громко предложил Гоче пойти на известные три буквы. И тогда Анукаев, парень крепкий, на голову выше Илюшки, изобразил что-то вроде кунг-фу, намереваясь, очевидно, нанести осмелившемуся его оскорбить пацану непоправимый физический ущерб. В этот момент удивительным, бесшумным и молниеносным образом между ними возник Сергей, и в ту же секунду Гоча уткнулся в его колени своим большим, загнутым к губам носом. Игель поднял его, похлопал по щекам, приводя в чувство, и тихо прошептал на ухо:

      – Уходишь и никогда не возвращаешься!

      И Гоча, покорно помотав головой, поплелся в сопровождении ошарашенных девиц в темноту израильской ночи.

      Позже, в ответ на настойчивые просьбы друзей объяснить эту ситуацию, Серега рассказал про его высокий ранг в крав-мага, которым он занимался с десятилетнего возраста. Это не спорт, и детей этому не учат, но ему повезло с наставником, его родным дядей. На его майке, которую он изредка надевал, светилась эмблема «инструктор». На нее раньше никто не обращал внимания, а она свидетельствовала об уровне мастерства, сопоставимого с уровнем обладателей «черного пояса» в иных школах боевых искусств.

      Когда подъехали к «Лифте», дождь закончился, и экипажу «Жука» удалось без помех разбить две палатки. Руководил этой операцией, вместе с Даником Шевинским и Сергеем Игелем, самый активный из них – Дима Гальперин. Саша Смолкин занимался пиротехникой, надо было разжечь