Отрок. Ближний круг. Евгений Красницкий

все, и вы все достали, Господи, сдохнуть бы, чтобы все это закончилось. Сдохну, вернусь в Питер и… и там тоже сдохну, и наконец-то все это закончится, не могу больше».

      – Как тряпочный… Настена, чего это с ним?

      – Не с ним, а с вами, дурнями! Заездили парня. Осьма, чего ты ему наговорил?

      – Да ничего такого особенного…

      – Ничего особенного? А с чего он ребят своих высвистал? Ты хоть представляешь, что бы они с тобой сделали, если бы мы их не остановили?

      – Осьмуха… Кхе, ты что, от себя чего-то придумал?

      – Что ты, Корней Агеич? Как договаривались: сначала про изгоев поговорили, он не придумал ничего. Ты-то говорил: выдумает, выдумает такое, что нам и в голову не придет. Не выдумал он ничего.

      – Кхе… А потом? Он же не из-за этого своих убивцев звать стал?

      – Не из-за этого. Я ему предложил мне усадьбу Устина продать. Сказал, что раз он на щит ее взял, значит, она ему и принадлежит. Со всем хозяйством: с холопами, пахотными землями, угодьями. Тут, правда, непонятно как-то вышло. Любой парень на его месте обрадовался бы, а он… Знаешь, Корней Агеич, ему вроде бы даже неинтересно было.

      – Неинтересно? Кхе! Как это неинтересно?

      – Погоди, Корней. Осьма, ну-ка вспомни хорошенько: почему ты решил, что ему неинтересно? Продавать не захотел или торговался без интереса?

      – Да нет, Настена, об этом и речи не было. Он разговор обратно на изгоев перевел. Ну а я, знаешь, таким гнусом прикинулся и говорю: «Судьбу их изменить ты не можешь, но можно на их горе нажиться» – тут и началось!

      – Еще раз и подробно. Как он разговор с усадьбы на изгоев перевел?

      – Да что ж ты прицепилась, Настена? Глянула бы лучше Михайлу…

      – Заткнись, Корней! Учить еще меня будешь! Говори, Осьма.

      – Гм… Я обмолвился, что семейство сюда перевезти собираюсь, для того, мол, и усадьбу хочу купить, а он и спрашивает: «А если твоих так же переймут, как ты изгоев перенять собираешься?» А в чем дело-то?

      – А ты не понимаешь? Вчера родился? Лежит парень… Не муж матерый – мальчишка! Лицо обожженное, треть уха отрезана, боится одноглазым уродом на всю жизнь остаться и не радуется тому, что на него богатство свалилось, а мучается из-за баб и детишек. И ты ничего не понял?

      – Гм, я как-то и не подумал.

      – А ты, Корней, подумал?

      – А я-то чего? Кхе… Меня вообще в горнице не было!

      – Ты-то чего? Давай-ка вспоминай: кого ты ему с утра для разговора прислал?

      – Стерва.

      – О чем разговор был?

      – О том, чтобы дозор с болота снять, из которого эти… «пятнистые» приходили.

      – Значит, напомнил Михайле лишний раз, что на него неизвестно кто охотится? Так?

      – Кхе… Выходит, так.

      – Как это охотятся, Корней Агеич?

      – Да видишь, Осьмуха, была тут одна история…

      – Погодите, мужики, потом истории рассказывать будете. Кто следующий приходил и с каким делом?

      – Сучок приходил. О строительстве говорили, наверно, я не вникал.

      – Не