Аушвиц: горсть леденцов. Ольга Рёснес

И вот теперь этот эсэсовец смотрит на меня в упор, без всякой, как мне сдается, злонамеренности, и это его внимание раздевает меня догола.

      – Он еврей! – кричит сидящая напротив меня старуха и тычет в меня окольцованным золотом пальцем, и все, кто сейчас видит меня, удовлетворенно вторят ей: – Он еврей, еврей!

      Весь вагон, похоже, только того и ждет, чтобы меня тут же, при всех, пристрелили, тем самым избавив историю от напрасной маяты самопознания. Даже Нафталий, всю дорогу не отходивший от меня и спавший на моем плече, и он теперь желает вывести меня на чистую воду:

      – Это еврей, клянусь Торой и Талмудом!

      Такого рода доказательство произвело на эсэсовца впечатление: хладнокровно улыбнувшись, он достает из кармана униформенного кителя небольшую круглую коробку, открывает, высыпает что-то в носовой платок… подумав, подсыпает еще. Протягивает, все так же улыбаясь, мне. Отрава! Мгновенно убивающий цианид! И это на виду у всех, в переполненном вагоне! И каждый, кто видит это, горазд теперь что есть силы вопить:

      – Это он – еврей! Он, он!!!

      Взявшись за кобуру нагана, эсэсовец мигом угомоняет публику, мне же по-русски поясняет:

      – Сладко.

      Он идет дальше по вагону, догоняя товарища, и я осторожно разворачиваю брошенный мне на колени носовой платок: оранжевые рыбки, красные смеющиеся полумесяцы, желтые птички, зеленые листики…

      Горсть леденцов.

      10

      Поезд медленно подкатывает к перрону. Мы все, конечно, замечаем, что едем по одноколейке, то есть в один конец, то есть как раз туда, где всем нам и предстоит остаться. Забегая вперед, скажу, что и в самом деле, в этом лагере успокоились почти семьдесят тысяч узников, из которых половину составляли евреи, то есть, если быть точным, около тридцати пяти тысяч, и эта цифра весьма далека от бесстыдно назначенных победителями четырех миллионов. Впрочем ведь, и семьдесят тысяч смертей, это чересчур много для такого разумно организованного и во многих отношениях опрятного заведения, единственным смыслом которого была… работа.

      Arbeit macht frei.

      Работа освобождает, и это касается каждого, кто сюда попадает: военного преступника и вора, наркомана и сексуального извращенца, спекулянта и просто еврея. Кончится срок – вали отсюда. Евреям же надлежало смиренно ждать, когда их заберут в теперь уже их Палестину, первоначально обещанную англичанами самими палестинцам, но по ходу дела перепроданную… самому Ротшильду, беспошлинно умыкающему из Европы валюту, а из Германии – благословение самого фюрера. Будучи, как я уже говорил, неисправимым идеалистом и мечтателем, Гитлер пропустил мимо ушей нарастающий грохот сионистского глобализма, спутав его с собственной провинциальной любовью к отечеству. Обманутый своим же великодушием Адольф! Самым его грозным, окончательным решением дурно пахнущего еврейского вопроса стало массовое интернирование и временное трудоустройство иудеев в концлагерях, расположенных большей частью вне самой Германии, усердно разрушаемой