Миллион долларов до конца света. Олег Айрашин

домина.

      – «Атриум-палас»? Ты что ли там был?

      – Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название не помню. Похоже, как ты сказал. Это, как его «Атом…», тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.

      – Мишаня, а наш отель как называется, знаешь?

      – А мне зачем, Палыч?

      – А вдруг заблудишься – дорогу спросить. На визитках читай. Или на авторучках.

      Мишаня достал из кармана горсть авторучек, взятых с ресепшен.

      – «Доубле-трее хотел».

      – Не совсем. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?

      – Уже.

      Формальности улажены. В руках ключ, на пластиковой карточке номер комнаты и опять-таки название отеля.

      – Эх, Мишаня, зря учил импортные слова. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. И он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю.

      – Уважаемые господа делегаты, внимание. Мы на одном этаже, рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Встреча утром в девять, здесь, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того успеем прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там очень дорого. Ну, до завтра.

* * *

      А где же кондишна? Ага, вот она. Господи, хорошо-то как. И скорее, скорее в душ.

      Теперь телевизор, наш друг, товарищ и брат. «Мыло», реклама, снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника: хоть целый день смотри, только места унылые. Опять реклама; какие-то фотки, а, ясно, пропавшие без вести.

      Наш любимый прогноз погоды. Завтра с утра 80, к вечеру 100 градусов. Ладно хоть по Фаренгейту. Переведём в Цельсия: отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получается 38. Однако. А послезавтра? Ну-ка, ну-ка. 104 градуса – по-нашему сорок. Горячей тела, от такой жарищи надо прятаться.

      Что в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Ну сколько можно?

      А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Ага, молятся они так. Да уж, сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Правильно к вере приучают.

      Снова реклама. Без надобности, завтра у нас будет свой шопинг. Столько каналов, а смотреть нечего.

* * *

      Со стороны я выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках – стоит и блаженно улыбается. Это было кусочком моей жизни, её лучшей части – детства. Ну никак не ожидал встретить это в Америке.

      Игрушка металлическая, тяжелая. Настоящая. Из трёх частей. Первая – самолёт, штурмовик ИЛ-2, вторая – волчок-гироскоп и третья – стойка. Главный тут волчок: массивный маховик, стоящий на опоре внутри стального корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.

      Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал наматывается бечёвка, затем надо потянуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я вышел из возраста, когда играют в самолётики.

      Консультант, а может, хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, наблюдает за мной с улыбкой.

      Как умею, больше жестами, прошу бечёвку; вставляю навощенный кончик в сквозное поперечное