Перепутье (сборник). Вадим Дядик

не рассмеялся вслух: он-то знал, что там красовалась вывеска, однозначно гласившая, что это здание не что иное как «общежитие республиканского института культуры»…

      …До пресловутого «путча» ГКЧП оставалось почти два месяца.

      Сюпризы, сюпризы, сюрпризы…

      (Июнь 1998 года)

      Чуркин тупо уставился на объявление и ещё раз, чисто машинально, перечитал его:

      «В связи с отсутствием горячей воды баня закрыта до 17.00 час.

      Администрация»

      «Мама мия, матка бозка, пшиска една, пся крев! Ни фига себе!» – вздохнул обескураженный Чуркин и в бессилии опустился на скамейку, стоявшую возле входной двери. Было двенадцать часов.

      «Размечтался!.. – подумал Чуркин – Накось, тебе, выкуси!»…

      …А какое было утро! Он проснулся с ощущением полёта, невыразимой лёгкости и радости, которые испытал во сне. Они с Катериной летали бескрайними просторами неба, закладывая невероятные виражи над лесами и полями, над горами, покрытыми снегом, над голубыми змейками рек и изумрудными зеркалами озер, отражавшими редкие облачка, казавшиеся парусами сказочных бригантин. И воздух был чист и прозрачен. И они с упоением отдавались этому неописуемому чувству свободного полёта. Да, они – летали! Они были счастливы!

      Это чувство не покидало Чуркина даже в давке дачников, битком заполнивших автобус: день был субботний, тёплый. Ярко сверкало солнышко. И это – после двухнедельной слякоти с моросящими холодными дождями! Чуркин радовался. И, вдруг, радость пропала. Он почувствовал себя неуютно под чьим-то взглядом. Чуркин внимательно оглядел пассажиров и его взгляд упёрся в инвалида на костыле. Тот пристально смотрел на Чуркина и, когда Чуркин обратил на него внимание, лукаво ему подмигнул и ухмыльнулся.

      Наконец, жалобно поскрипывая и сотрясаясь, словно в лихорадке, старенький, видавший виды еще в советские времена, автобус натружено вздохнул, резко затормозил и остановился. Кондуктор громко объявила:

      – Посад. Конечная остановка.

      Дверь автобуса громко чавкнула, и, проскрипев, с грохотом открылась. Последние три пассажира выбрались из автобуса, попав прямо в лужу. Женщина взвизгнула, Чуркин чертыхнулся, а неопрятный и неухоженный, тот самый инвалид без одной ноги, на костыле, хмыкнул, и, умело, используя костыль, ловко её перемахнул, потом поправил на плече видавший виды «сидор» и, обернувшись к Чуркину, хрипло крикнул:

      – Лёгкого Вам пару, сеньор!

      – Благодарю, кабальеро!

      Инвалид хохотнул и, привычно орудуя костылём, заковылял к скверу.

      «Откуда он взял, что я иду в баню?» – удивился Чуркин. Он машинально поправил на плече ремень сумки и только теперь заметил, что берёзовый веник, торчавший из сумки, почти вывалился. Засмеявшись, он поправил веник и, сориентировавшись «на местности», направился к магазину, благо он был недалеко.

      Пополнив банный ассортимент тремя бутылками холодного пива и четырьмя вялеными жирными тараньками, Чуркин направился к бане. Он давно собирался побывать именно в этой бане. Во-первых она была