Взмах кисти. Юлия Чернова

оказался значительно выше, нежели она думала. «Немногим старше меня. Ему лет двадцать пять, не больше».

      – Да? – отрывисто спросил он, отбрасывая со лба длинную прядь волос.

      Подстрижен он был по последней моде – на зависть любой болонке: сзади волосы срезаны коротко, а спереди занавешивают глаза. По этой причине, а еще потому, что квартирная хозяйка экономила на свечах, определить цвет его глаз Мэй затруднилась. Цвет волос тоже вызывал сомнения: «Русый или шатен?» В одном Мэй уверилась твердо, мимоходом сравнив собственные загорелые руки с лицом и руками соседа: «Невероятно бледен. Впрочем, не удивительно. Сколько можно сидеть взаперти?» В белой рубашке и черных брюках, худой, сухощавый, он напомнил ей рисунок углем. «Четкий силуэт без цвета».

      – Да, – раздраженно повторил он, что в переводе на язык воспитанных людей означало: «Дорогая гостья, я полон внимания и жду ваших слов».

      Мэй испытывала благодарность хотя бы за то, что ей отворили, и начала совершенно искренне:

      – Извините. Я очень сожалею, что помешала вам. Но моя кошка…

      – Что вам нужно? – перебил он.

      Мэй на мгновение опешила.

      – Но я же говорю… Хочу извиниться. Я сожалею, что шумела наверху и помешала вам. Просто мы с Дигги…

      – Ах, это, – перебил он так же нетерпеливо. – Меня не интересуют подробности. Сейчас вы мешаете мне еще больше. Уходите и впредь постарайтесь вести себя тихо.

      – Конечно, конечно, – закивала Мэй. – Стены и перекрытия так тонки – не то, что топот – легкие шаги досаждают.

      Он прекрасно понял намек – губы истончились еще больше, а худые щеки прямо-таки запали. Мэй осталась довольна: поквиталась за грубость. Рано оставшись без поддержки, она поставила за правило никогда не давать себя в обиду.

      Теперь, когда чувство собственного достоинства было восстановлено, верх взяло прежнее любопытство. Мэй задержалась, чтобы продолжить беседу. Миролюбиво промолвила:

      – Досадно, когда тебя прерывают на важном занятии. Я тоже…

      – Очень досадно, – энергично подхватил он, – и, если позволите, я бы хотел…

      Он взмахнул рукой, повелевая незваной гостье удалиться. Но теперь Мэй не сдвинули бы с места все жильцы пансиона вместе с вызванным им на помощь отрядом городской полиции.

      – Еще раз! – выдохнула художница.

      – Что? – он нырнул обратно в комнату и почти притворил дверь, но замер, удивленный ее словами.

      – Отмахнитесь от меня еще раз, – потребовала Мэй.

      Он был настолько озадачен, что возвратился на площадку.

      – Повторите свой жест, – настаивала художница.

      Он неуверенно повиновался.

      – Не то, – запротестовала Мэй. – Вы словно дремлете и в полусне муху отгоняете. Вы должны так махнуть рукой, чтобы меня сдуло с площадки.

      – Охотно! – оживился он.

      Мэй добилась того, о чем просила. Ноги сами оторвались от пола и понесли ее прочь. Опомнилась она только у подножия лестницы.