Семейное дело. Олег Мушинский

точку зрения молотком, что в итоге сразил оппонента наповал. Осознав содеянное, «молотобоец» мгновенно протрезвел и дал деру. Согласно показаниям свидетелей, он, словно заяц, упрыгал по льду залива куда-то в направлении Финляндии. Я запросил по телефону тамошних коллег. Они ответили, что со стороны Кронштадта гостей не было и что в такую погоду вряд ли будут.

      На заливе бушевала снежная буря. Затеряться в ней – проще простого, что, по всей видимости, и случилось с нашим мастеровым. Наказав коллегам держать ухо востро – мало ли всё же вынесет его нелегкая на финский берег – я приступил к розыскным мероприятиям.

      Сама по себе методика поиска на заливе у нас была давно отработана. В Кронштадте любителей померзнуть с удочкой в руках каждый год на льдине уносит. Можно сказать – традиция. Прошлой весной уж настолько толстый лед был – два портовых ледокола не смогли пробиться на помощь рыбакам – а они всё равно как-то уплыли. Так что я, не мудрствуя понапрасну, сигнализировал во все положенные инстанции, и мы всем миром отправились искать нашего потеряйца.

      Погода и впрямь оказалась мерзопакостная! Холод, метель, а уж ветер просто с ног сбивал. Целый день мы во льдах провели: встретили трех рыбаков, спасли заблудившегося пьяницу, видели нерпу и лису. В попытке подстрелить последнюю учинили такую стрельбу, что из кронштадтского гарнизона нам на помощь выслали роту солдат. К их прибытию лиса благополучно сбежала, а мне пришлось объясняться с военными, только что отмахавшими пару верст бегом да во всеоружии. Побить не побили, всё-таки я – агент сыскной полиции и при исполнении, но очень хотели.

      Впрочем, как говорится, нет худа без добра. Вместе с ними мы еще раз прочесали район поиска и поймали, наконец, беглеца. Или, лучше сказать, нашли. Этот болван прихватил молоток с собой, а пальто накинуть не догадался. Когда солдаты на него наткнулись, он уже так замерз, что был не в силах самостоятельно передвигаться. Больше часа у печки оттаивал, прежде чем смог хоть одно слово вымолвить.

      В конечном итоге «молотобоец» оказался там, где ему самое место – в камере, а я с комфортом развалился в мягком кресле инспектора. В руках у меня был журнал с интереснейшей статьей на тему грядущего противоборства двух видов летательных аппаратов – легче и тяжелее воздуха, но глаза слипались и никак не хотели сконцентрироваться на строчках. Сон уже почти сморил меня, когда вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку, сказал, что Ефим Кошин у аппарата, и узнал, что убили графа Рощина.

      . . .

      Снова тащиться куда-то через метель мне страшно не хотелось, но, как оказалось, убийца был столь любезен, что прикончил графа в теплом помещении. Точнее говоря, прямо на дому. Дом стоял на Павловской улице. От отделения до нее рукой подать, я бы за пять минут пешком добежал, но тут, словно почуяв серьезное дело, вернулся наш инспектор – Гаврилов Вениамин Степанович. Я доложил ему об убийстве и он сказал:

      – Ну что ж, Ефим, поехали.

      Пришлось мне вновь заниматься поисками. На этот раз – приличного экипажа. В нашей-то карете только арестантов перевозить, чтобы заранее к своей тяжкой доле привыкали. Мне еще повезло, что наш парадный вход выходил прямо на Николаевский проспект, а там даже за четверть часа до полуночи хоть какое-то движение, да было.

      Пробегав опять же пять минут, я сумел перехватить свободный экипаж перед самым носом у пузана в лисьей шубе. Извозчик, мерзавец, по случаю праздника и столь явной конкуренции вместо двадцати копеек слупил с меня полтинник. Пришлось заплатить. А куда деваться, коли кроме него никого нет?

      Хотя, надо признать, домчал нас этот монополист с шиком. Мимо Гостиного двора мы пролетели вихрем. Пыль столбом не стояла, но пурга ее с успехом заменила. У Владимирского собора экипаж стремительно свернул на Павловскую, извозчик залихватски свистнул и мы лихо подлетели к двухэтажному особняку песочного цвета.

      Перед входом, как водится, толпились зеваки. В новогоднюю ночь их оказалось значительно меньше, чем собралось бы обычно, но и эта «традиция» не была сегодня забыта. Два десятка человек исправно пялились на темные окна особняка. Ни одно не светилось, и единственное, что сразу бросалось в глаза – разбитое стекло в крайнем правом окне на втором этаже.

      На углу дома росло дерево. Без листьев я их не различаю, но стояло оно так монументально, так гордо расправило ветви – и это несмотря на весь снег, который на них лежал! – что я сразу решил: это может быть только дуб. Длинная и толстая ветка дуба вытянулась прямо под разбитым окном.

      Впрочем, забраться через него в дом смог бы разве что ребенок. Особняк был старинный, с высокими и такими узкими окнами, что они невольно навевали ассоциации с бойницами. Это впечатление усиливали толстые рамы. К примеру, мне – а я довольно худощавый – пришлось бы их полностью выломать, чтобы протиснуться в окно.

      Громко заржав, лошадь остановилась буквально в шаге от зевак и наш извозчик бодро отрапортовал:

      – Приехали, барин.

      Из толпы послышались матюки в его адрес – судя по фразам: «опять выёживаешься!», подобные сцены разыгрывались им не впервой – но всё перекрыл зычный бас:

      – А