Нерон (сборник). Альфред Рамбо

его у холодной жены? Разве он не с самого начала всей душой принадлежал ей, низкорожденной? Разве Октавия когда-нибудь понимала его так, как она?

      В последние же две недели молодая императрица начала выказывать необычайную резкость и относиться враждебно к своему супругу. Под предлогом бессонницы и частых припадков головной боли она даже переселилась в покои, совершенно удаленные от покоев императора.

      Да, бледная, бессердечная Октавия разделяла с Нероном трон и наружные почести императорского сана; она показывалась рядом со своим супругом всюду, где того требовали обычай или необходимость, но кроме этого, между ней и божественным цезарем не было ничего общего, розно ничего…

      Актэ не знала того, что пережила за это время Октавия, иначе она не дерзнула бы называть молодую императрицу бессердечной и холодной.

      Как раз две недели тому назад Тигеллин тайно испросил у Октавии аудиенцию, под предлогом весьма важных государственных дел и, попросив императрицу удалить из комнаты отпущенницу Рабонию и двух рабынь, обратился к ней с сдержанной почтительностью.

      – Повелительница, – сказал он, – долг мой вынуждает меня сообщить тебе нечто ужасное, и в то же время, к сожалению, я не могу сделать полного признания, будучи связан клятвенным обещанием не выдавать имени виновной.

      – В чем дело? – спросила Октавия.

      – Дело весьма обыкновенное, но оно большое горе для повелительницы Рима и невыразимое несчастье для нее.

      – Ты взволнован. Или я несправедливо судила о тебе?

      – Несправедливо, глубоко несправедливо, повелительница, как это делают и многие другие, знающие не настоящего, искреннего, честного Тигеллина, а только ту светскую маску, которая носит мое имя. Поклянись, повелительница, что ты сохранишь все в тайне!

      – Клянусь.

      – Так знай, что твой супруг любит другую, молодое, прекрасное, обворожительное создание, но не стоящее одной пряди твоих чудных волос. Любовь его на веки потеряна для тебя: она очаровала его, как Цирцея спутников страдальца Одиссея. Ты поражена? Ты шатаешься? Ободрись и доверься мне. Смотри, вот сердце, с радостью готовое принять смерть ради тебя, моего божества.

      Почти без чувств она упала в его объятия. Опьяненный Тигеллин с безумной страстью прижал ее к груди.

      Она оттолкнула его.

      – Презренный! – произнесла она дрожащими устами. – Если бы он был в тысячу раз порочнее и вероломнее, чем ты представляешь его, то все-таки я останусь верна ему до гроба. На кого простер ты свою дерзость? Одной твоей кровью можно смыть такой позор, но я не хочу крови. Сам справедливый Юпитер покарает тебя.

      – Повелительница… – пробормотал Тигеллин.

      – Оставь меня!

      – Так мне не на что надеяться, даже если я докажу, как бесстыдно обманывает тебя Нерон?

      – Если ты не уйдешь добровольно, я позову на помощь, – произнесла Октавия, выпрямляясь во всем величии своей молодой красоты. – Что за женщины жили здесь прежде, если такой человек, как ты, осмеливается…

      – Я иду, Октавия, –