Допрос с приСТРАСТием. Марина Дмитриева

выдать свою самую обворожительную улыбку под фирменным названием «устоять невозможно».

      Складка между густыми бровями Карпова стала только глубже, а радость от лицезрения моей прекрасной физиономии так и не появилась. Похоже, у него в животе полный штиль наблюдается, и никаких завихрений, вызванных полетом прекрасных насекомых, в помине нет.

      – Здравствуйте, Калашникова Кристина Сергеевна.

      Фыркнула. Как официально! Карпов хотел пройти мимо. Но я вцепилась в его локоть, не давая уйти. Ах, как посмотрел на руку, словно заморозил, нет, обжег! В общем, рука отнялась.

      – Лейтенант, скажи, чтобы ты стал со мной разговаривать, мне нужно совершить преступление?

      – Попробуй, – ответил он, нервно стряхивая мою онемевшую руку со своего локтя.

      – Ты же милиционер и должен предотвращать преступления, а не толкать на совершение новых! Я пожалуюсь твоему начальству!

      Карпов обернулся и так улыбнулся, что я, кажется, взлетела на полметра вверх от восторга.

      – У меня и так из-за тебя выговор и фингал под глазом.

      Но несмотря на его слова, я почувствовала, поняла, лед треснул и пошел крупными глыбами по теплоте взаимного интереса. А я уж постаралась взглядом, прикосновением к его руке добавить жара, чтобы даже самые стойкие льдинки не просто растаяли, а даже превратились в пар…

      ***

      – Швец, на выход!

      Как не хочется выныривать из этих счастливых воспоминаний! Затеряться бы там, остаться в них навсегда!

      – Сегодня тоже на допрос? – уточнила я у охранницы, а сердце тревожно забилось, неужели мы снова увидимся.

      – Радуйся, Швец, свидание тебе разрешили.

      Большая комната, куда меня привели, была разделена перегородкой, с одной стороны которой находились родственники, а с другой – подследственные. Перегородка, в свою очередь, дробилась выступающими панелями на отдельные кабинки, в каждой из которых находились стул и телефонный аппарат. По другую сторону стекла меня ждал папа.

      Папа… Все это время я делала все возможное, чтобы никто из родных, особенно отец, не догадались о том, как несчастен мой брак. Когда мы приходили в гости к родителям, старалась быть веселой, улыбчивой, выглядеть Кристиной Калашниковой, а не бледной ее тенью. Боялась, что папа или мама обо всем догадаются, поймут о моем вранье насчет "большой любви, долго зревшей в душе", о которой я не решалась никому поведать и которой "не смогла противиться". "Долго зрела" только похоть Роберта Евгеньевича. Еще с подросткового возраста ощущала на себе его липкие, нескромные взгляды.

      – Доченька, как ты?

      У папы грустные глаза.

      – Все хорошо.

      – Разве в этом месте может быть хорошо?

      Как ни странно, здесь намного лучше, чем последние пять лет моей жизни. Особенно после того, как я узнала, что дело об убийстве Роберта Евгеньевича ведет Карпов. Пусть Володя сейчас очень зол на меня и смотрит презрительно, пусть! Главное, что я теперь хотя