Видящий. Лестница в небо. Алексей Федорочев

Круциатос – это больно, черт возьми! Крыски, ваша смерть не была напрасной – техника нашла своего героя! Хорошо быть начитанным!

      К слову, на меня никто и не подумал. Каких только версий не услышал – и эпилепсия, и сердечный приступ, и отравление. Ничего общего с действительностью.

      А вот нечего было хлопать своей немытой лапой мне по шее – здоровее был бы!

      Поднявшаяся суета вокруг Рогова дала мне возможность оценить новое место пребывания. Если не ошибаюсь – все-таки Петербург, но здание мне незнакомо. Что ж, здравствуй, столица!

      Одиночка в Питере ничем не отличалась от одиночки в Москве. Что поделать – типовой проект. Всю ночь пытался настроиться на предстоящую встречу, но выходило плохо. Лишь под утро забылся тревожным сном с единственной здравой мыслью: «Будь что будет!»

      А вот Милославский не зря считается хитромудрым. Все мои заготовки на разговор он поломал с ходу – на следующий день первым в камеру просочился Митька.

      – Горыныч! Живой! Змеюка подколодная, как же я за тебя переживал!

      – Митяй! Вымахал, отъелся! Да как тебя земля, такого медведя, носит? – С трудом выбираюсь из крепких объятий и оглядываю сильно выросшего брата.

      – Навел ты шороху! Все училище месяц трясли! Как ты?

      – Как видишь – лучшие апартаменты выделили! – рукой обвожу окружающую обстановку.

      – Это временно, разберутся. Горка! Как же я рад, что тебя наконец нашли! – И снова бросается обниматься.

      А уж как я-то рад, не передать…

      – Слушай, ты ж худой такой, седой! Тяжко пришлось?

      – Где седой?

      Как «седой»? Откуда?

      – Вот здесь. – Брат проводит по едва залеченному месту удара берцем.

      – А, здесь… Это меня нашли так. Хорошо искали.

      – Тихон Сергеевич! – В камере появилось новое действующее лицо. – За что его так? Почему он вообще в камере? Он что, натворил что-то?

      – Разберемся, Дима! – И уже в сторону охраны: – Я его забираю!

      Ну вот, пошла игра. Ставка – свобода.

      В кабинете Милославского Митька опять бросился тормошить и расспрашивать меня, но Тихон Сергеевич вскоре пресек разговор:

      – Убедился, что брат живой?

      – Да.

      – Тогда езжай домой. А мы тут будем утрясать формальности. Потом наговоритесь.

      – Хорошо. Спасибо, Тихон Сергеевич! А маме можно сказать?

      – Скажи, только пусть она пока дома сидит, ее сюда не пустят. Разберемся во всем – сам сообщу.

      – Егор, как же я рад! Ты не представляешь, как я рад! – Напоследок Митька еще раз стискивает меня. – Разбирайся скорее, я соскучился!

      Хлопок двери оставляет меня наедине с Милославским.

      – Ну что, набегался? – Несмотря на утро, Тихон Сергеевич выглядит усталым. Он вообще сильно отличается от сложившегося у меня образа: и ростом поменьше, и морщин побольше, и плешь пошире.

      – Чего бежал-то?

      Пожимаю плечами:

      – А я откуда знать