Полет сокола. Дафна Дюморье

она же и носильщик, последовала за мной. Сезон, конечно, еще не начался, и все же… Как бы то ни было, прием не слишком радушный. Туртманы невозмутимо вписали свои фамилии в книгу постояльцев и под тяжелым взглядом зевающей хозяйки поднялись наверх. Маленький мальчик, которого она когда-то угощала конфетами, был давно забыт.

      Я проверил, как Туртманы устроились в комнате на третьем этаже, потом разыскал дорогу к своей комнатушке с окнами на площадь. Я открыл окно и, несмотря на снег, некоторое время стоял, вдыхая резкий, холодный воздух.

      Я испытывал те же ощущения, какие испытал бы призрак умершего, вернувшийся в родные места. Безучастные ко всему здания были погружены в сон. Неожиданно на кампаниле рядом с собором ударил колокол. Его низкое звучание в иных тональностях подхватили колокола других церквей. Сан-Чиприано, Сан-Микеле, Сан-Мартино, Санта-Агата… я все их знал, все различал по тону. Последней звучала тонкая высокая нота Сан-Донато с холма над герцогским дворцом. Именно в эту минуту, преклонив колена вместе с Мартой, я начинал читать свои детские молитвы. Я закрыл окно и ставни и спустился в столовую.

      Глава 4

      Герр Туртман и его жена уже ели. Они не сделали мне знака присоединиться к ним, и я, в душе поблагодарив их за это, сел за столик около ширмы, скрывавшей вход на кухню. Горничная, менее взволнованная, чем ее напарница, исполняла обязанности официантки. Время от времени она получала указания от хозяйки, которая изредка собственной персоной появлялась из-за ширмы, чтобы окинуть нас взглядом, отдать какое-нибудь распоряжение и снова удалиться. Каждый проглоченный кусок, каждый глоток терпкого местного вина красно-лилового цвета, налитого в мой графин, пробуждал во мне ностальгические воспоминания.

      За столом в центре комнаты, по давнему обычаю накрытым на двенадцать персон, Альдо праздновал свое пятнадцатилетие. Красивый, как юный бог, он поднял бокал за наших родителей и поблагодарил их за честь, которую они ему оказали. Сидящие за столом гости аплодировали ему, а я, его родной брат, смотрел на него во все глаза. Мой отец, которому было суждено умереть от воспаления легких в лагере у союзников, предложил тост за своего первенца. Моя мать, ослепительная в своем зеленом платье, оправила материнские перышки и послала мужу и сыну воздушный поцелуй. Комендант еще не маячил на ее горизонте.

      В тот момент, когда я выливал из графина остатки вина, словно в ответ на мои мысли, из-за ширмы, прихрамывая, вышел седой старик с иллюстрированными журналами в руках и направился к столику Туртманов. Он показал им редакционную статью о Руффано и свою собственную фотографию – фотографию владельца отеля синьора Лонги. Оставив приложение к журналу Туртманам, он вернулся в мой угол.

      – Добрый вечер, синьор, – сказал он. – Надеюсь, вы всем довольны?

      У него тряслась левая рука, и, стараясь скрыть это, он держал ее за спиной. Энергичного, ясноглазого синьора Лонги больше не существовало. Я поблагодарил его за беспокойство, он поклонился